Нэльдор выслушал умаиа, но лицо юного нолдо не смягчилось. “Не тронув ни одного из твоих спутников! Именно поэтому те, кто отказался идти в гости, теперь соглашаются?» — думал про себя Нэльдор. Саурон несомненно лгал, и теперь эльф получил этому подтверждение. Но Нэльдор уже сожалел о сорвавшихся с губ проклятьях и теперь старался сдерживать себя, а потому не стал ловить Саурона на слове и говорить ему: “Раз ты лжешь мне в одном, значит, мог солгать и в другом”. Ведь в одном Темный несомненно лгал: не мог же Нэльдор, “глупый и сопливый”, как сказал Саурон, придумать способ творить зло, какой не пришёл на ум коварному умайа. Более того, не известно правда ли, что Линаэвэн и Ламмиона после ужина и “беседы” не отправили на пытки, а ещё двоих нолдор избавили от них.
Но неужели это значит, что всё было зря? Что он совершенно зря пришел к Саурону и только выдавал и терял, но никого не защитил? Мрачный Нэльдор подошёл к трубе и взглянул в нее: вреда от этого точно никому не будет. Особенно если сейчас можно будет молчать. И даже если молчать Саурон не даст, можно меньше отвечать и больше спрашивать. А как проговориться, спрашивая об этой трубе? Что Нэльдор прежде не пользовался ей, Саурон уже знал; а другого так не узнать.
Нэльдор очень надеялся, что не узнать.
А Волк, как хороший учитель и настоящий наставник, стал показывать Нэльдору, как производить измерения и записывать результаты в свиток.
***
Пока Волк любовался с Нэльдором на звёзды, в подземелье пришла пора заняться остальными парами.
— Вам дали время подумать, — говорили орки, заходя к пленным. — Либо вы смирите гордыню и станете гостями Повелителя, либо жестоко поплатитесь за свою заносчивость.
Искусство вести допрос — вещь тонкая, трудная, где даже мастерство не всегда обещает успех. Как и у любого мастера, на стадии предварительной подготовки у Фуинора и Больдога был ряд универсальных приёмов, позволяющий рассортировать материал, прикинуть, кто на что пригоден, и слегка отшлифовать заготовки. Проведя около двух часов в камерах, наблюдая за мучением друг друга, нолдор дали результаты слегка неожиданные (как это часто бывало при сортировке), но вполне приемлемые: все наблюдатели, ожесточились и не желали даже думать о предложении Повелителя. Кроме одного. Наблюдатель из Третьей пары не смог больше выносить мук распятого перед ним раненого товарища и согласился. Прекрасно.
А Лаирсул просто не мог поступить иначе. На глазах нолдо (Тёмные его имени, как и имен других, пока не знали) били кнутом его друга и после оставили окровавленного на стене. Лаирсул был целителем, и он не просто видел, но ощущал, что Бэрдир нуждался и в отдыхе, и в еде, и в питьё, а прежде всего — в избавлении от пытки и лечении. Саурон же в обмен на все это требовал отнюдь не тайн. Да и какую тайну выдал бы целитель? О том, что они из Нарготронда, Тёмные не знают, значит, и спрашивать не будут. А о содержании письма не знал сам Лаирсул.
Согласие «наблюдателя» из Третьей пары уже было победой для умайар, но дела обстояли того лучше: трое гордецов, ответивших вначале насмешками и распятых на стенах, уже не выглядели такими непоколебимыми. Они сомневались и страдали: боль подтачивала их, на что и был расчёт. Выносить страдания, когда ты знаешь, почему ты молчишь, почему упорствуешь, много проще, чем мучиться без видимых причин, когда, казалось бы, от тебя не требуют ничего. Один из троих, Ардуиль, явно колебался, и тогда им всем было повторено приглашение.
Третья пара покидала подземелье, и Темные открыли двери в других камерах, чтобы все еще упорствующие товарищи видели уходящих.
— Повелитель даёт вам последний шанс. Примите его приглашение, или познайте его гнев, — говорили пленникам орки.
И тогда ещё один эльф уступил требованиям, причем тот, от кого вовсе не ждали: гордый эльф из Шестой пары молчал в ответ на слова Саурона, молчал, когда висел на стене, и не подавал ни малейших признаков того, что готов сдаться. Так порою бывало с пленниками, и Тёмные любили такие сюрпризы.
Таугатол молчал прежде всего из гордости. Время шло, и терпеть боль становилось всё труднее, но эльф поддерживал себя мыслями о том, что держится, как подобает воину. А потом пришли орки и сказали, что это все ещё не пытка, что жестокое наказание впереди, и оно ждёт отказавшихся. Таугатол понимал, что не сможет выдержать грядущее наказание так же гордо, молча. Просто не сможет. И не было причин, терпеть это все — их же даже ни о чем не спрашивали! И когда Таугатол увидел, как уходят другие (что принесло минутное облегчение — он не первый — и стыд за это облегчение), нолдо не выдержал и сказал:
— Я пойду.
Всего два слова. Хорошо, что из товарищей их слышал один Долхэн, всё это время бывший рядом.
***
Первым делом Бэрдира и Лаирсула привели в лазарет, зашить раны. Им прислуживали девушки из Дортониона: тихие, молчаливые, совсем юные. Промывая и зашивая рваные раны от хлыста, они не могли удержаться от слёз, и несколько капель упали на рассечённую грудь Бэрдира. Раненый дёрнулся, и игла пошла вкось, разрывая уже зашитое.
— Разве так зашивают?! Дайте лучше мне, — не выдержал Лаирсул. Он и усталый справится лучше.
***
Шестую пару тем временем повели мыться в ту же комнату, где раньше была Линаэвэн со спутниками.
С трудом дошедший до ванной Таугатол, опустив голову, стал смывать грязь.
— Как думаешь, зачем Саурон так хочет добиться нашего согласия? — спросил Долхэн, бросив краткий взгляд на прислужницу-аданет и покачав головой: сколько времени их уже тут держат, с Дагор Браголлах? Или рядом с Сауроном столько не выжить? — Могли же и силком утащить… «в гости».
Таугатол поднял опущенную голову и обернулся к другу. Нолдо чувствовал себя сломленным; он считал, что важным было выдержать, отказаться, а он согласился. И теперь придётся сесть с Сауроном за один стол и делать вид, что пришёл в гости.
***
Для Фуинора вечер только начинался: после очередной выходки Нэльдора Повелитель разрешил Фуинору заняться ещё одной парой пленных. Выбрал пал на Вторую пару — Ардуиля с Тавроном.
Нэльдор слишком долго испытывал терпение Волка: за столом он назвал Повелителя Сауроном, потом проклял, да и вообще держал себя вызывающе. Если такой дерзкий — сиди в подвале и гордо терпи допросы, а раз пришел за стол Господина, то укороти язычок. Но Нэльдор постоянно нарывался, и за это более чем заслужил наказание. Щенок был готов обвинить Волка во всём, притом считая себя светлым и чистым — Маирон презирал таких ничтожеств, даже не могущих взять на себя ответственность за поступки, уверенных в своей чистоте. Но умаиа не позволил чувствам отразиться на уроке, продолжая воодушевлённо и интересно рассказывать нолдо про звезды. Когда истекло полтора часа, умаиа сказал:
— Я вижу, у тебя слипаются глаза, Нэльдор. Отложим продолжение урока до завтрашней ночи. Пойдём, тебя проводят в твою комнату.
***
Когда Саурон закончил «урок», Нэльдор напрягся ещё больше. Нолдо был утомлен, ему так и не удалось отдохнуть после дороги, а что ждало его теперь? Наблюдение за звёздами было… возможно, наиболее безопасным занятием в «гостях». Вот только… не было ли оно бесполезным?
— До завтрашней ночи? — переспросил Нэльдор. — Для чего? — Не дожидаясь ответа, нолдо горько махнул рукой.
Волку такое пренебрежение, конечно же, не понравилось. Щенок был наглым и заслужил трёпки. Тем не менее, Маирон ничего не сказал, и лишь жестом предложил Нэльдору идти вниз. Часть пути они проделали вместе.
— Надеюсь, ты хорошо отдохнёшь в этих стенах, мой пещерный житель, — сказал Волк на прощанье. Потом он свернул в свои покои, а подошедшие орки проводили Нэльдора в отведённую ему комнату; рядом с комнатами Ламмиона и Линаэвэн.
Напряжение отпустило эльфа только тогда, когда Саурон оставил его. Но эльф гадал, надолго ли его оставили одного и терзался страхами, ведь узнав, что они из Нарготронда, умаиа будет вытаскивать из них совсем не пути звёзд, а пути в город… И всё это из-за него, Нэльдора. Совершенно обессиленный, юноша рухнул на кровать и уснул, уронив голову на переплетённые пальцы.