***
Больдог знал эти земли неплохо — по трофейным картам, которые он хорошо читал, и по тем зарисовкам, что сами северяне составляли. Он знал, куда и как надо идти, чтобы поскорее добраться до своих, а главное — он знал те дороги, на которых точно никто не пропадал. Больдог был воин и не боялся риска, но совать голову в капкан тоже не стал бы. Ведь шкура ай как дорога, ведь вот что ты без шкуры? Тьфу, пустое место.
В отряде Больдога дисциплина была просто образцовая: ни орки, ни даже колдовские звери не смели его ослушаться, и потому дорога, что была бы непреодолима для многих других, его шайке оказалась по плечу. Больдог же знал, что в этих краях медлить нельзя, а пленники хоть и тащились на пределе сил, все равно продолжали норовить удрать. Потому крепко связанных эльфов всё же взяли на седла, и последние два дня пути они проделали верхом.
Но как только шайка оказалась в земле-под-Тенью, голугов скинули на землю. Вожак скомандовал привал — большой и долгий, так, чтобы и парни, и волки отдохнули: нечего возвращаться на Остров с языком на плече. Они отдохнут и вернутся сильными победителями, с хорошими трофеями.
Пленникам же особого отдыха не дали, только напоили водой из орочьих фляг, и после привязали к деревьям — пусть хоть сутки стоят, только сговорчивее будут. Того же голуга, что в речке удумал устроить купание, Больдог решил дать парням на потеху — а что, его парни заслужили добрый отдых.
***
Земли пусть и опасные, но чистые от Тени, остались позади; там, где остановились орки с пленниками, давила на плечи Тьма и страх, словно истекающий откуда-то с северо-запада. Птицы, что всю дорогу разлетались в разные стороны, не подпуская к себе орков и на полёт стрелы, здесь и вовсе пропали. А деревья в лесу, по которому они ныне ехали, были искалеченными, переплетёнными ветвями и стволами, норовящими ткнуть веткой в лицо. К таким деревьям и привязали Линаэвэн и ее спутников. А к дереву, растущему во главе поляны, привязали Арохира.
На ножи, брошенные в ствол, на издёвки, обращённые к нему, Арохир не отвечал — воин смотрел сквозь орков, словно их нет вовсе. Даже когда твари стали водить ножами по телу нолдо, пугая, что порежут его, эльф не шевельнулся.
Это усталое пренебрежение неудавшегося беглеца оркам не понравилось, и тогда Больдог разрешил парням немножко покуражиться с голугом, главное, чтоб не сильно: углём мелким прижечь, оплевать, может, в паре мест кожу содрать чуток…
Поначалу Арохир терпел, потом сдавленно вскрикнул. Когда взялись сдирать кожу, воин закричал в голос, а после проклинал тварей. Но ещё раньше Арохира кричали и проклинали орков другие пленники, видя боль родича. Привязанная Линаэвэн дрожала всем телом, не сдерживала слёз, хотя и знала, что это только начало — они ещё не у Саурона.
А Больдог с усмешкой наблюдал за эльфами. Многие из схваченных голугов были так прекрасны в своей свежести, нетронутости — они не знали, как реагировать на пытки собратьев. Неужели в этих землях ещё остались те, кто не знал о пытках, не знал, что нельзя выказывать чувств, связей? Не иначе как пленники просто не из этих земель… не из заповедных ли? Вот Повелитель-то порадуется. Больдог довольно ухмыльнулся. Парни давно так не веселились — вроде и не замучили ещё никого толком, а криков и соплей уже было отовсюду. Но через какое-то время Больдогу пришлось вмешаться, пока парни не вошли в раж:
— Ладно, ладно, остроухие. Если вы так за своего переживаете, не трону его больше. Будьте послушными, и тогда никто больше не пострадает. Слышите? Всё в ваших руках.
Арохира и правда перестали мучить и даже перевязали. На следующее утро эльфов всё так же, бичами, погнали дальше. Через два дня орки вышли на строящуюся дорогу, а по ней до Острова Повелителя осталось всего дня три пути.
Как Больдогу это ни было смешно, его угроза, как и обещание «не тронуть», подействовали — вот наивное дурачьё! Но так или иначе, эльфы присмирели, и до Волчьего Острова добрались без происшествий, на закате последнего летнего дня.
***
Больдог велел выстроить пленников во дворе, а сам пошел на доклад к Господину.
К тому времени, как Маирон вышел во двор сам, девку, сжёгшую бумаги, голуги задвинули в самый задний ряд и прикрыли своими спинами, они-де тут воины, им и ответ держать. Но Больдог уже рассказал Маирону, кто тут знает больше прочих, и холодно улыбающийся Волк смотрел прямо на девку.
По мановению руки умаиа связанных воинов растащили, а эдэлет подвели прямо к нему.
***
Линаэвэн уже видела эти стройные башни ранее; тогда они были прекрасны, а ныне — страшны, и от них веяло мраком. Таков был и сам Волчий Остров. Пленников согнали кучей во дворе, и Линаэвэн невольно обвела его взглядом — двор крепости Финрода и Ородрета, ныне полный орков…
На время их оставили одних, и воины постарались переместиться, заслоняя Линаэвэн своими спинами; от этого было тепло, но при этом и страшно за них. Но когда приблизился могущественный умайа — эдэлет ощутила его присутствие, даже не видя Темного из-за спин товарищей, — орки разогнали пленных. И вот она оказалась стоять перед Сауроном. Ему наверняка уже доложили о сожжённом письме, значит, она и есть его главная цель… Линаэвэн понимала это и молчала. Лучшее, что можно сделать при такой встрече — просто молчать.
Саурон посмотрел на девушку с лёгкой улыбкой, смерил её взглядом, а потом заговорил:
— Здравствуй, эдэлет, — дева боялась, но держалась стойко. Пока. Это забавляло. — Назовёшь себя? - На остальных Саурон словно не обращал внимания.
Боялась ли она? Конечно. Не могла не бояться. Их не выпустят отсюда… Гортхаур улыбнулся… и это тоже не предвещало ничего хорошего. Поприветствовал… И Линаэвэн не ответила ни на приветствие, ни на вопрос.
Саурон усмехнулся:
— Мы можем начать сразу с подвала и пыток, если ты хочешь, но я бы предпочёл обойтись без всего этого. Я бы предложил тебе и другим ванну, еду, отдых… Но тебе решать. Назовёшься и пойдёшь со мной, или я потащу вон того нолдо в застенок, — Саурон говорил мягко, не переставая легко улыбаться.
Линаэвэн вздрогнула всем телом от обещания и прикрыла глаза. Арохира в застенок… Там ему будет много хуже, чем было, когда орки мучили воина ради собственной забавы или из мести за попытку побега. Но она не может заговорить, даже ради Арохира, ей нужно молчать, сколько сможет. Сможет она — молчать? Не говорила же она ничего, когда орки жгли Арохира углями и сдирали с него кожу. Плакала только. Потому что бесполезно оркам говорить, просить их, взывать к жалости или к совести — нет у них ни того, ни другого. И теперь нужно думать, что перед ней такой же орк, просто древний, умный, могущественный. Но говорить с ним и просить о милости — то же, что с орком. Значит плакать она будет, а говорить — нет. По крайней мере сколько сможет. Гортхаур ещё никого не тронул, обещал только, а в горле у девы уже стоял комок…
Дева трепетала, но хранила молчание, и улыбка Повелителя Волков неуловимо изменилась, став хищной, впрочем, ненадолго. Умаиа был слегка раздражён непокорностью, но это было не страшно, отказ говорить был вполне приемлем на этой стадии. А у Волка были и другие варианты, как поступить.
— Не мудро молчать, моя жестокая незнакомка, — усмехнулся Волк. — Я не просил открыть ничего для тебя важного, но ты отказываешь мне даже в ничтожном. Когда тебе надоест мучить товарища, только скажи, и всё прекратится, подземелье сменится покоями, едой, чистой водой. Отныне его жизнь и судьба только в твоих руках, - Маирон перевел взгляд на остальных пленников, помня, что среди них были те, кто кричал, глядя на мучения товарища. — Это касается всех вас. Назовитесь, разделите со мной трапезу и беседу и спасите тем себя и одного из товарищей.