Линаэвэн вздохнула.
— Оставь их, мы не знаем, что им пришлось перенести прежде, чем они стали служить врагу, — в этот момент эллет думала о том, что придётся перенести их товарищам… Её не оставляли эти мысли. Но так или иначе, Смертные рабыни были несчастнее их самих: они стали рабами не только внешне.
***
Тем временем остальных пленных притащили в застенки, и каждую пару поместили в отдельный тесный каменный мешок: одного из пары растянули за руки и за ноги на стене, другого привязали к массивному креслу напротив. Само по себе это растягивание не было мучительным, но уже скоро неудобная поза начала причинять страдание, к тому же, многие эльфы были ранены.
Всем пленным было объявлено условие — или стать почти гостями Повелителя Волков, или остаться в подземелье и испытать на себе настоящие пытки. После каждую пару оставили наедине друг с другом.*(3)
***
Когда «гости» обрели подобающий вид, рабыни открыли дверь купальни, и передали эльфов на поруки оркам. Те с поклонами предложили «гостям» следовать в покои Господина. Один орк встал впереди процессии, двое следовали сзади, замыкая шествие.
Орки были безоружны; все трое пленников шли, казалось, спокойно. И тут Ламмион, что немного опережал других, внезапно рванулся, стараясь сбить ближайшего стражника-орка с ног. Линаэвэн не могла не поддержать родича. Понимая, что сил её вряд ли хватило бы на удар по орку, дева бросилась вперёд, желая убежать от конвоя и спрятаться в крепости. Она бывала в Минас-Тирит прежде и потому могла бы подсказать товарищам, куда бежать; но она не знала, где расставлены караулы орков, и это могло стать роковым. Линаэвэн была готова, что она с товарищами может быть убита при попытке к бегству, но хуже было оказаться снова схваченными стражей. Более всего эдэлет страшилась за Нэльдора — он был ранен, сможет ли он бежать?
Когда Ламмион внезапно атаковал конвой, Нэльдор промедлил. Своим согласием стать «гостем» Саурона он защитил двоих. Если сейчас он нападет или попытается бежать, тем самым фактически отказавшись быть «гостем», не будут ли названные им имена напрасной жертвой? Мысли юного эльфа неслись молниями, и всё же, пока нолдо думал, идущий впереди орк, на которого попытался напасть Ламмион, развернулся неправдоподобно быстро выкинул вперёд руку — и напавшего нолдо скрутила боль, заставляя замереть посреди движения и отчаянно бороться с собой, чтобы не заорать. Другой орк, что шёл сзади, сграбастал дернувшуюся было Линаэвэн, сноровисто и грубо заламывая ей руки. Ещё один страж, недобро улыбаясь, смотрел на Нэльдора.
Словно рябь пошла по морде первого орка, и вдруг стало ясно, что орк — никто иной, как Больдог.
— Господин даровал вам своё расположение, и вы зря решили его дразнить, — осклабился орк.
— Это же не орк *(2), — с изумлением и страхом вдруг воскликнула Линаэвэн и вновь умолкла. Она не собиралась говорить с Сауроном, с Тёмными… но случившееся было слишком неожиданным.
— Я сразу отметил, что ты смышлёная, — ухмыльнулся Больдог, — но могла и раньше догадаться. Вот скажи, чего тебе не хватало, а? И тебя, ни товарищей не пытают, отмыли, одели, сейчас накормить хотели. Так какого ж рожна вы рыпаться стали? Правда думала, что Повелитель Волков позволит вам свои порядки устраивать? Дура ты, как я тебе и сказал вначале. Ни одного голуга до сих пор не тронули, но теперь или проси у Господина прощения, или знай, что их кровь будет на твоих руках.
То ли от того, что Саурон (которого Линаэвэн тоже сравнивала с орками) был страшней подвластного ему умайа, то ли от неожиданности, но Больдогу достался взгляд, полный изумлённого недоумения. Так можно смотреть на многоопытного командира, учёного или мастера, если он совершит несусветную глупость, какой и малое дитя не сделает, и начнёт ею похваляться. Аину, один из творивших Арду, опустился до того, чтобы сделаться подобным орку, так, что и не отличить, и гордится тем, какой он хитрый. И, также считая себя хитроумным, предъявляет дикое обвинение — палач уверяет жертву, что именно она подвергает страданиям товарищей по плену. А то, что счастливых и свободных убивают или тащат в Ангбанд орки — вина их самих, потому что не пожелали стать рабами добровольно, потому что противостоят Тьме и защищаются? К недоумению Линаэвэн примешался гнев, а после деву новой волной окатил страх: «их кровь»… Что это значит? Пленников в подземелье изобьют в кровь? Или с них снова будут сдирать кожу? Нет, не стоит об этом гадать. Пока товарищей не трогали — и это было главным. Только Ламмиону досталось, и Линаэвэн сочувственно и ласково коснулась руки нолдо, а Ламион сквозь зубы проклял Больдога. Умайа-орку Линаэвэн не ответила. Как ей хотелось помочь заключённым в темницы! Больдог назвал ей способ — попросить прощения… это же не выдать что-либо. И переступить только через свои чувства. Но Линаэвэн была почти уверена: она это сделает, уступит Тёмным, а Саурон только плечами пожмёт. Он ничего не говорил и не обещал, мало ли что там сказал его слуга…
Эльфы извиняться не стали, и Больдог вновь повел их по коридору. Ламмиона поддерживали орки, так как сам он идти мог с трудом.
Коридор вывел процессию к бывшей комнате Артаресто, ныне занятой Сауроном. Хозяин крепости ждал их внутри, за дверью, возле сервированного стола. Волк стоял, скрестив руки на груди, и сумрачно смотрел на «гостей».
— Хорошо хоть, что ты, Нэльдор, не нарушил своего обещания и не напал. Потому вы всё ещё здесь, — произнёс Волк.
Линаэвэн, молча вошла в просторную комнату и снова коснулась руки родича, в этот раз Нэльдора. Юноша тоже молчал, он был подавлен из-за того, что только что случилось.
— Впрочем, — маскируя улыбку вежливым приглашением, продолжил Маирон, — Ламмион уже, кажется, получил свое наказание за проступок, безымянная дева свою кару тоже выбрала, так что все недоразумения разрешены. Мы вполне можем приступить к ужину. Близится закат, в это время из окна особенно прекрасный вид. Присаживайтесь.
Жестом Волк отпустил орков. Он не боялся трех измученных дорогой и голодом эльфов, один из которых был ранен, второй сейчас был не боец, а третий — дева. И Волк обратился к Нэльдору, обещавшему ему беседу:
— Глупо делать вид, что мы друзья, но взаимную вежливость нам поддерживать под силу? Скажи, ты жил в этой крепости ранее? Если да, быть может, я смогу поселить тебя в твоей прежней комнате.
Взгляд Линаэвэн невольно скользнул по окну — его очертания не изменились. Вечерний свет, в самом деле, был красив, хотя пейзаж, открывшийся из окна на омрачённый остров и земли за ним… был не тем, что эльдэ назвала бы «прекрасным видом».
***
Эльдар толком не ели с того дня, как их взяли в плен. Нэльдору и тем, кого он привел с собой, было легче терпеть, когда еды было мало или вовсе не было, но сейчас запахи приготовленнго ужина и вид накрытого стола будили голод с новой силой. На столе стояли хлеб, пара запечённых куриц, зелень, свежие травы, варёные овощи, вино. Еда лёгкая, для оголодавших, но более чем сытная.
Нэльдор согласился на трапезу ради того, чтобы потянуть время, пусть только для них троих, и теперь был растерян. Чего он ждал? Пожалуй, угроз, требования к Линаэвэн назвать её имя, рассказать о письмах. Но не приглашения к накрытому столу.
Нэльдор не жил в Минас-Тирит (мало кто спасся из тех, кто жил в крепости) и не бывал на острове раньше, и на вопрос Саурона нолдо ответил довольно неопределенным качанием головы — то ли «нет, не жил», то ли «нет, не нужно селить в прежней комнате», то ли «нет, мне не под силу поддерживать вежливость». Линаэвэн, видя, что пауза затянулась, ободряюще посмотрела на родича и пошла к столу. Отравить умайа в самом деле мог их и без их согласия, а есть для пленников было безопасней, чем говорить. Только нужно не торопиться, как бы ни хотелось есть, напротив, стоило замедлять каждое движение.
***
Волк заметил, как дева осматривала комнату — не как нечто незнакомое, а наоборот, как давно не виденное, сравнивая, отмечая изменения. «Так ты бывала здесь. Интересно, жила или приезжала в гости? Была ли ты тут в осаду?», — думал Волк, попутно отмечая про себя, что юный Нэльдор, наоборот, здесь никогда не был.