— Мне пришлось указать ей на дверь. Она распространила заведомую ложь.
— Так познакомь нас скорее. Это же так интересно!
— По-моему, они ушли, — сказал он.
— Да нет же. Вон они. Пойдем.
Она потащила его к "волшебным кольцам", возле которых остановились Дейзи Пайк и молодой человек. В этом была неодолимая притягательность Ро-вены: она умела растопить застывшую скуку воспоминаний. Он знавал немало девушек, которые в такой ситуации лишь мысленно набирали бы очки для сцены ревности — ревности к его прошлому. Но Ровена не такая.
Молодой человек с кудрявыми желтыми волосами бросал кольца на стол с хитро расставленными мисками, кувшинами и игрушками, показывая Дейзи, как это делается, и поправляя ее руку, державшую кольцо.
— Выбери цель и держи кольцо горизонтально, плотно не сжимай, бросай плавно. Да нет, не так. Вот так.
С Дейзи слетела вся ее задиристость. Лицо ее было нежно-серьезным; перед каждым броском она смотрела на молодого человека.
— Дейзи, — сказал старик с неожиданной лощеной светскостью, как на званом обеде, — позволь представить тебе Ровену.
Ровена, сияя, сделала шаг вперед.
— Здравствуйте! Я как раз говорила Гарри о молодом человеке, который катался на корове.
— Вот он, — сухо произнесла Дейзи. — Стивен!
Парень повернулся и сказал: "Здрасьте!" — и стал дальше бросать кольца. — Вот так.
Ровена с издевкой наблюдала за ним.
— Мы, вообще-то, уже уезжаем, — сказал Гарри.
— Я много о вас слышала, — обратилась Дейзи к Ровене.
— Хотим пройтись вдоль утесов, — сказал Гарри.
— До Ивовой впадины, — вставила Ровена.
— Подумать, какая встреча! — сказал Гарри.
— Может, еще встретимся, — ответила Дейзи.
— Да знаешь… мы почти не бываем в обществе.
Дейзи нагло прошлась взглядом по Ровене и засмеялась, когда парень снова промахнулся.
— А я однажды выиграла золотую рыбку, — сказала Ровена, тоже смеясь, — только она сдохла по пути домой.
— Подумать только! — произнес старик, когда они с Ровеной шли к машине. — Это, значит, сын Джорджа. Он выше отца. Джордж был коротышка.
Она усадила его в машину и поняла по его каменному лицу, что разговор окончен. Что ж, она узнала еще одну его знакомую — это главное.
Холмы словно вырастали из-под земли, а море убегало все дальше и дальше, но вдруг, миновав последний длинный холм, они выскочили к кемпингу — пустынному в это время года и похожему на приземистые белые андалусские городишки, как они выглядят издалека. Старик продолжал говорить: "…но мы создали современную цивилизацию — голую, без корней, у нас анархия уживается с жесткими стандартами", и внезапно внизу, между дюнами, показалось море: не серое и холодное, но сочное, синее, свежее и наивное, как молодые губы, оно простерлось за дюнами гигантской сонной гладью. Теперь командовал старик: он суетился, искал место, где поставить машину, потом тяжело шагал по песку, минуя кучи прошлогоднего мусора, торопясь взобраться на утесы. Сверху открывался вид во всю ширь мелкого залива — на изменчивый рисунок неторопливо набегающего прибоя, похожего на губы, шепчущие слова, которые разлетаются, недосказанные и никем не услышанные. Вдалеке с десяток любителей серфинга решительно отдалялись от кромки прибоя, идя навстречу крупным волнам — так, словно навсегда покинули сушу и устремились к линии горизонта. Ровена остановилась, дожидаясь, когда первый из них заскользит на гребне волны, но старик велел ей идти дальше — туда, где утесы поросли густой травой. Вот что влекло его сюда: простор, беспредельность. В такой ясный майский день можно пройти, не встретив ни души, хоть тридцать миль, от края до края залива, сквозь вой ветра и крики мечущихся чаек, мимо несчетных мысов, плавно сползающих к песчаному дну, но все же режущих волны. Густые волосы старика оставались неподвижными на ветру, только его большие уши торчали сильнее обычного. Ровена повязала голову шарфом. С утеса на утес, по травяному ковру, испещренному мириадами гвоздик и маргариток, расцветивших милю за милей, старик вел ее, взрезая коленками воздух, жестикулируя, безостановочно говоря и показывая то на сокола в небе, то на черного, как сажа, баклана на скале, а она лениво брела сзади. Он нетерпеливо останавливался, чтобы отметить какой-нибудь особенный мох, или, стоя на краю утеса, как пророк, указывал рукой на обрывы, каньоны, пещеры и тоннели, куда врывалась — чернея — зеленая вода и — опять зеленея — выливалась водопадами в море. Шел старик энергично, нагнувшись вперед, но, ожидая ее, распрямлялся, и Ровена улыбалась его отрешенному взгляду, который скользил по просторам так, будто он знает, что там, вдали. В нем было что-то от языческого бога и от неутомимого зверя. После передышки на гребне черного утеса, где кожу обжигало солнцем, они продолжали путь.