— Ну почему мы все должны вас ждать?!
— Идите сюда! Только вас и ждем! Мы же договорились в восемь!
Миша крикнул, что мы задержимся. Они обиделись, особенно одна из них, не знаю, почему. Наверное, потому, что они, несчастные, там готовят эту еду чертову весь день, прибираются, а мы опаздываем уже минут на двадцать. Послали нас в жопу и пошли в квартиру.
Мы с Мишей стояли и стояли. Из класса будет восемь человек, наверное. А может, девять, прикидывали мы. Четыре пацана.
У нас хватало только на три бутылки водки. Там еще было десять литров пива и много жратвы, которая ни мне, ни Мише вообще в жопу не уперлась.
Мы стояли и стояли. Денег не прибавилось, поэтому мы купили эти жалкие пузыри и пошли ко всем.
В принципе, остальные пили мало, и я прикинул, что нам хватит. Не стоит делать рассчеты исходя из своих питейных показателей, и тогда расчеты будут оптимистичней. Сначала было скучно, как я и ожидал.
Да, я вышла замуж, вот колечко. Ребенок, полгода. Была худой, а стала совсем тощей. А я поступил на Режиссуру театра: много нагрузок. Актерское мастерство или режиссура с часу дня до девяти вечера, четыре раза в неделю, но зато интересно. А я поступала сюда же, черт. Не поступила, пошла в училище. Когда мы с Мишей курили, он сказал:
— Не знаю, хоть одноклассниц трахай.
Да, заливай, Миша, — думаю. Максимум наорешь на кого-нибудь здесь и, может, еще отлупишь кого-нибудь на улице, после чего пойдешь без особого энтузиазма подергаешь свою полувялую колбасу дома в одиночестве.
— Миша. Одноклассниц. Это же подло, — ответил я, тем не менее поддерживая игру.
— Да мне уже все равно.
— И с кем ты собрался?
— С любой из них.
— А я знаю, что, скорее всего, у меня получится только с Юлечкой.
Я чувствовал, что так будет. Юля. В моем сознании она лежит как игрушка, стройная матрешка на моей ладони, уже раздетая и даже влажная, пациентка, готовенькая к мясному уколу. Но здесь, в мире людей и мебели, она задорная. Не знает, что я уже предсказал исход вечера. Юля, молодец, активистка, чтоб нам не было скучно, стала веселить нас забавными играми. Сначала вывела всех из комнаты, кроме двоих.
— Заходите один, — сказала чуть позже. Я зашел.
Там, замерев, Павлуша и Лена стояли в позе, будто у них секс.
— Что ты хочешь поменять в этом памятнике? — спросила Юля.
А ничего игра — смешная, наверное. Делай вид, что это интересно, и тебе сегодня дадут. Я решил, что Павлуша должен уткнуться лицом Лене в промежность и схватить ее за зад. Павлуша отошел и засмеялся. До меня дошло.
— Ну, вставай на колени и делай все это сам, — сказала Юля.
И так далее. Потом меня девушка Олеся подержала за промежность через штаны. А потом Юля нацепила на всех нас шарики, приклеила ко лбу кнопки на скотч, разбила на команды и заставила гоняться друг за другом. В таком духе.
Наша команда проиграла. Я вспомнил, что Юля учится на тамаду или еще что-то в этом роде. Режиссура театрализованных представлений, прости меня господи. Такая профессия, ничего не поделать, кому-то приходится в жизни заниматься такими вещами, людей много, а пиздатых дел раз-два и обчелся.
Потом все начали танцевать. Я потанцевал с Юлей, трогал ее за зад. Она одергивала мои руки, но было ясно, что это кокетство, и что ей приятно.
— Ты стала симпатичной, — сказал ей.
— Да я давно уже стала.
— Прости мою невнимательность. Не пойму, куда смотрел.
А голос-то у нее писклявый, как был, так и остался. Но сама, да, взрослеет, становится заманчивой. Или просто я недостаточно искушен в женской красоте.
Я поймал Павлушу, чтобы проверить свою интуицию:
— У тебя же есть презерватив?
— Есть, и что?
— Так я и думал. Дай мне его.
— Не дам.
— Ну, кого ты сегодня собираешься? Неужели собираешься?
— Собираюсь.
— Кого?
— Кого надо, того собираюсь.
Мне казалось, Павлуше нужны были эти презики, как зонт в ясный солнечный день.
— Ну, Павлуша, радость моя, вот что я тебе скажу, помоги мне, — я начал размахивать руками. — Ну, дай ты мне этот вонючий гондон. Помоги моей душе поэтической в минуту трудную. Все равно ведь он пролежит у тебя в кармане твоем, пока срок годности у него не кончится.
Последнее предположение, как я понял по его лицу, я высказал зря. И я пошел по другому, безобидному пути:
— Ну, Павлуша! Дай-дай! Ну, да-а-а-а-ай.
Его это утомило, и он отдал мне презик.