========== Часть 1: Спичка ==========
Олегу Дом не понравился сразу. Мутно здесь было как-то: стены потрескавшиеся, антенны торчат, словно растопыренные птичьи лапы, окна закрашены, и всё это серое, серое, серое… Как на фотографиях в дешёвых газетах.
…держишь их в замерзших пальцах, тыкаешь в толстосумого прохожего, а тот только: «мальчик, чего привязался». У всех были грязные волосы, хмурые лица и враждебный взгляд, но у Олега, наверное, больше всех. У него не хотели покупать газеты. Воспитательница, когда была возможность, отправляла его помогать в столовую вместо продаж. Олегу это нравилось: в столовой вкусно пахло, было теплее, чем на улице, и к его виду там привыкли — не шугались, как от зверя какого-нибудь. Иногда даже разрешали взять лишнюю булочку…
— Почему, говоришь, перевели? — спросил директор из вежливости, подписывая документы.
— Не прошли государственную аккредитацию, — Олег не понимал, зачем спрашивать, если не интересно, так что отвечал сухо. Директор ему тоже сразу не понравился.
— Слова-то какие умные, — протянул директор, — «Аккредитацию». Знаешь, что это такое?
— Да.
— О, какой! Это сколько тебе?
И вот опять, разве у него в документах нет даты рождения?
— Пятьдесят, — буркнул Олег.
— Хо-хо, а у меня вот написано, что четырнадцать. Что же, документики подделываем?
Олег вздохнул и тоскливо обернулся на дверь. В прошлом детдоме было не идеально, но хотя бы не так тупо.
***
Его прозвали Клыком в первый день. Олег, конечно, хотел быть Волком — оно и логичнее, насколько Олег понимал в образовании подобных кличек — но каким-то образом к концу дня к нему уже обращались только так. Олег даже спросил, нельзя ли поменять кличку, но парень, которого он поймал в коридоре, только закатил глаза.
— Тебе как надо? Клык — нормально же.
— Почему не Волк?
Парень насмешливо окинул его взглядом из-под длинной русой челки и усмехнулся:
— В тебе от волка пока максимум на Клык. Спасибо, не что похуже.
Тут Олег был согласен: по сравнению с теми, чьи клички он пока слышал, ему повезло. На пике своей славы сегодня был какой-то Сопля, вроде как «выпивший дорогу», а ещё Дрыщ, который «вернулся». Девочки жили в отдельном блоке, но Олег подозревал, что у них дела с кличками обстоят не лучше.
— А тебя как зовут? — спросил нареченный Клык.
— Филин я.
— А если по имени?
Парень удивлённо округлил глаза.
— Чё? Ну ты, конечно… «по имени». Удивительно даже. Ты странный.
Речь у Филина была такая же хромая, как и он сам. Тут вообще обычным делом было странно говорить — Клык не понимал и половины того, что слышал, хотя слова казались знакомыми. Как будто за всем скрывалось двойное дно. Как будто местные жители выдумали свой собственный язык, так хорошо замаскированный под человеческую речь, что пока не вслушаешься — не заметишь отличий.
Прежде чем уйти, Филин в своей ломаной манере посоветовал ему чаще читать надписи на стенах и больше не пытаться узнать у других про жизнь вне Дома, и про имена особенно. Потому что «я-то к этому спокойно, а можно и по носу, сечешь?».
К стенам Клык и сам стал приглядываться. В прошлом доме за вандализм заставляли драить стены во время сончаса. Таких чистых стен, наверное, не было нигде. Здесь же коридоры были — совершенная противоположность — яркие, пестрые, шершавые от слоев гуаши, маркеров, баллончика и ещё хрен знает чего. С потолка на стены и со стен на пол перетекали надписи всех цветов и размеров, написанные вручную, выскобленные сподручными предметами или прямо ногтями, склеенные из бумажных вырезок. Были и рисунки. Многие из них изображали одно и то же. Черные перья, огромные крылья, жёлтые глаза с пугающим блеском. Надписи тоже дублировались. «Не жди того, что приходит неожиданно» — три штуки, «здесь был…» — в различных вариациях, около двадцати штук, «грядёт война» — повсюду.
Самая большая такая надпись встретила его на двери в комнату, где он теперь должен был жить, спать, и подыхать, наверное, от тоски.
Какой-то мелкий даже для младших пацан подсказал ему, что его группа среди домовцев зовётся фараонами. Вернее, не подсказал: увидел его, выглядывающего нужную дверь, и бросился по коридору с визгом «новый фараон, к фараонам новенького подселяют».
Почему фараоны? Непонятно. В старом детдоме группам названия давали воспитатели, поэтому они обычно звучали как «солнышки», или «узнавайки», или «попрыгунчики». Но стоит отдать должное, если бы названия придумывал Клык, то скорее склонился бы к «чумным» или «фараонам», чем к «радуге». Фантазия воспитателей на этот счёт вообще не совпадала с действительностью.
Толкнув приоткрытую дверь плечом, Клык вошёл в комнату. В тот же момент в лицо ему прилетела подушка.
— Здрасьте, блять, — заржал кто-то, и, пока Клык боролся со ступором, повалился на пол, с лёгкой руки одного из товарищей.
— Здрасьте, — ответил Клык, у которого на языке вертелось «это что было».
— С прибытием. Ты же Клык?
— Ну.
— А я говорил! — взвизгнул кто-то. — А то вы всё «поменял», как бы он поменял, скажите?
Самый высокий из них, черноволосый и худющий, как шпала, посмотрел на новенького и зубасто улыбнулся. Зубы у него были такие кривые, что Клыку стало физически тяжело смотреть в глаза, а не на эти зубы.
— По имени нас называть будешь? — спросил шпала.
— Мне сказали, что тут не любят имена.
— Ха, ну это понятно.
Клык оглядел комнату. Нагромождения мусора, личных вещей, одежды, стаканов и хлебных крошек — всё как всегда, как во всех мальчишеских комнатах, где он бывал раньше, разве что, в больших масштабах. Из угла на него посмотрели чьи-то голубые глаза, но Клык не успел толком разглядеть их обладателя — черноволосый встал и протянул ему руку.
— Комиссар. Уже наслышан о тебе.
— Я заметил, — не слишком-то вежливо ответил Клык. — У вас тут всегда так слухи разлетаются?
Комиссара такое обращение, кажется, взбесило. Судя по гордо вздернутому подбородку и манере держаться — не только его манере, но и всего его окружения — он считался в комнате кем-то типа лидера. Клык терпеть не мог таких самопровозглашенных командиров с непомерным самомнением. Сразу хотелось по морде дать, ну или, хотя бы, плеснуть водой в лицо.
— Сарафанное радио здесь что надо, это ты прав, — надменно протянул Комиссар, решив смиловаться над новичком, который, похоже, совсем потерял страх от волнения, — Но дело не только в этом. Когда в Доме что-то происходит — я узнаю об этом самый первый. Всегда. Мне доносят об этом другие, понял?
— Тогда, получается, ты не первый.
— Что?
— Те, кто доносит, всегда узнают всё раньше тебя. Я об этом. В первой тройке — возможно, но не первый.
Клык не выдержал и улыбнулся. Краем глаза он заметил, как рыжее-голубоглазое в углу встрепенулось. Теперь на него смотрело на одну пару глаз больше.
Комиссар побледнел, как поганка, и скривил губы. От былой маски добродушной снисходительности — тоже не особо убедительной, к слову — не осталось и следа.
— Знаешь, — процедил он, прищурившись, — есть очень тонкая грань между тем, чтоб быть крутым в своей странности, и просто отшельником, на которого нельзя смотреть без жалости. Некоторые её не видят. А зря. Стоило бы приглядеться.
— Спасибо за совет, — сухо сказал Клык. — Я всё-таки новенький, могу чего-то не понимать.
Тонкий слой иронии в его голосе Комиссаром остался или незамеченным, или проигнорированным специально, для сохранности авторитета.
— Мелочь, покажи ему кровать, — Комиссар толкнул в плечо низенького полного мальчика. Тот послушно сделал шаг вперёд и глядя куда-то в пол пробормотал скороговоркой:
— У нас везде занято, так что будешь спать над Спичкой.
— Значит, над Спичкой не занято?
Кто-то хмыкнул, а Комиссар посмотрел в окно, давя свою подленькую улыбку.
Не дождавшись ответа, Клык спросил: