— Нет. Это другой поэт. Он очаровал Цветаеву, но не как мужчина, а как нечто высокое. Как искусство. В смысле, можно подумать… Уф, погоди немного, сердце бьётся.
Сережа замолчал, давая себе время передохнуть. Он держал руку на груди, чтобы чувствовать, как сердце долбится о рёбра. Олег на мгновение подумал, что тоже хочет положить ладонь и почувствовать это.
— Я с детства никому ничего не читал, да и говорил редко, — сказал Серёжа, когда немного успокоился, — Это волнительно. Лирика, она же всегда из самой души.
— Расчувствовался.
— Да уж… — Сережа хихикнул, и Олег снова подумал о том, как же по-разному они смотрят на мир.
— Ты про Блока говорил.
— Да, точно. В общем, Марина Цветаева обожествляла его. Они даже знакомы не были, но он был… Как будто её родственной душой. Это не любовь в привычном понимании, это совсем по-другому. Как страсть, но чисто поэтическая. Понимаешь?
— Честно?
Серёжа посмотрел на него и улыбнулся.
— Ладно, может позже поймёшь. А вообще тебе понравилось?
— Да, — выдохнул Олег, — Ты очень красиво читаешь. И голос у тебя классный. Интонации всякие…
— Я про стихотворение.
— А, ну и стихотворение тоже. Это же Цветаева, конечно у нее хорошие стихи. А почему, ну… Почему ты именно это выбрал?
— А ты не понял? Может, какие-то предположения есть?
Олегу было стыдно произносить, какие у него предположения, поэтому он помотал головой. Серёжа вздохнул.
— Ладно. В этом стихотворении очень много смысла вкладывается именно в имя, а ты говорил, что тебе нравится, когда в имени много смысла. И ещё Цветаева боится называть Блока по имени, что достаточно символично. Я на самом деле больше выбирал, чтоб ты оценил. А это подходило хорошо.
— Спасибо, я оценил, — сказал Олег, слегка смущаясь.
— Спасибо на хлеб не намажешь, — деловито сказал Серёжа, — Давай, теперь ты рассказывай.
— Я? Да ты шутишь что ли? Мы же не договаривались так. Я и стихов не знаю…
— Что, прямо ни одного? — удивился Серёжа. — А как же «Идёт бычок, качается»? Или «Уронили мишку на пол»?
— Да это херня, а не стихи.
— Это уже мне решать. Рассказывай.
Олег закатил глаза. Серёжа с любопытством ожидал, что он выдаст.
В голову опять пришла «белая берёза», но её Олег сразу отмёл. Потом ещё что-то про осень, что-то про весну и «я помню чудное мгновение», но казалось, что все эти стихи были какими-то другими, не такими хорошими, как рассказал Серёжа. Наконец, он выудил из памяти кусочек чего-то более-менее, на его взгляд, нормального и начал читать, надеясь что продолжение вспомнится само.
— Я сразу смазал карту будней,
плеснувши краску из стакана.
Я показал на блюде студня
Косые скулы океана…
Он запнулся. Серёжа подождал немного и подсказал:
— На чешуе.
— А. На чешуе жестяной рыбы
Прочёл я зовы новых губ.
А вы этюд сыграть смогли бы
На флейте водосточных труб?
— Владимир?
— Владимир Маяковский, — вздохнул Олег. — Видишь, ты сам всё знаешь.
— Да, но мне никогда не читали. Это приятно.
Серёжа посмотрел на него, прищурившись, и сказал:
— Я почему-то так и думал, что Маяковского ты знаешь.
— Почему?
— Не знаю. Может, — он замолчал, обдумывая, стоит ли, но всё же сказал: — Может, потому что ты сам на него чем-то похож.
— Правда? Чем?
— А что ты про него знаешь?
Олег усмехнулся.
— Мы же вроде выяснили, что я вообще ничего не знаю.
— Так не бывает. Что-то ты должен помнить, ты же в школе учился, Олеж.
Олег взглянул на него тяжёлым взглядом, и Сережа засмеялся:
— Ладно, слушай. Маяковский был с виду очень грозным, таким мужчиной-скалой. У него был громкий голос, уверенные жесты, а ещё он не боялся говорить всё, что думал, не особо заботясь о том, чтобы это звучало вежливо. У него есть стихотворение, где он сравнивает себя с Солнцем, и где он спорит с Богом.
— Думаешь, я бы смог поспорить с Богом?
— По мнению Дома ты уже это сделал.
— Оу.
Они впервые со вчерашнего дня заговорили об этом. Олег отвёл глаза.
— Извини, не подумав сказал.
— Да ничего, это же правда… Поверить не могу, что ещё неделю назад я ничего этого не знал. Это так странно.
— Время странная штука.
— Да…
Оба замолчали. В воздухе летала одна и та же мысль: нельзя избегать всего, что произошло, вечно. Пора возвращаться в комнату.
— Перед другими лучше пользоваться кличками, да? — спросил Серёжа, будто в подтверждение этого.
— Угу. Хотя не факт, что имена сделают ещё хуже. Куда там хуже-то, да?
— Лучше всё же клички. Клык.
Серёжа поморщился и добавил:
— «Олег» лучше звучит.
— Мы можем пользоваться именами когда никого нет.
— Ну да… Да, давай.
Олег поднялся на ноги первый. Серёжа нехотя встал следом.
— Ты не боишься?
— Боюсь, — признался Олег. — Ну и хрен с ним. Зато мы вместе на одной стороне. Это лучше, чем ничего. Спичка.
Серёжа вздохнул.
— Уже не цепляется. Кличка. Как будто чужая, хотя я с ней почти четыре года, а Серёжей меня ты называешь только со вчерашнего дня.
— Это прикрытие. Я же помню, что на самом деле ты не Спичка.
Серёжа благодарно улыбнулся, и они вместе пошли к лестнице вниз.
========== Часть 9: Война ==========
«Я никогда, никогда, не скажу тебе
Как же я боюсь,
Каждой рваною раной, бегу быстрее и живее становлюсь
Ведь страшней всего для меня, как ни странно
В двух океанах ясных глаз твоих тонуть
Как же я боюсь!»
Порнофильмы — Я так боюсь
В коридоре никого не было. В коридоре было тесно.
Пространство переполняли чужие страх и ненависть. Тишина могла померещиться только первые несколько секунд. Её то и дело нарушали далёкие смешки, шорохи где-то за дверями и внутри стен, будто по невидимым туннелям сновали крысы. Звуки сливались в единый гул — еле слышный, но вызывающий неясную тревогу.
Олег поёжился.
— Как-то жутко, да?
Слова отразились от стен эхом. Сотни разноцветных надписей разом зашептали слова вместе с ним, но на свой лад. «Жутко, да, жутко».
Серёжа нервно потёр локоть.
— Пошли в комнату скорее.
«Скорее» — отозвались стены в унисон. Олег хмыкнул и пнул ногой жестяную банку, валяющуюся под ногами. Она полетела вперёд, дребезжа на весь коридор так громко, будто была целым скопом громких металлических банок.
Олег медленно двинулся в сторону комнаты. Сережа пошел за ним, не обгоняя, но давая понять что хочет поторопиться.
— А где все? — задал резонный вопрос Олег. — Чё все по комнатам сидят?
— Пойдём быстрее, у меня плохое предчувствие, — быстро проговорил Сережа. — У наших спросим.
— Откуда ты знаешь, что там нам что-то объяснят?
— Клык, ну пошли. Ну… Ну давай скорее, — Сережа нетерпеливо помялся на месте. — Мне это не нравится. Ты не чувствуешь?
— Да пошли, пошли, — вздохнул Олег, ускоряясь. — Дурдом.
Комната находилась прямо по коридору, вторая дверь за поворотом. Они прошли мимо двух дельфиньих дверей — на одной плакат с Боуи, на второй — лунный календарь и руны черной краской почти до самого пола.
Двери в комнаты Чумных маскировались под стены, оклеенные яркими стикерами на три слоя. На ручках болталась таблички: «не беспокоить», «осторожно, радиация» и «кто стучится — руку в жопу засуну». Последнюю они обновляли раз десять, воспитатели срывали ее каждую неделю.
— Эта долго провисит, — сказал вдруг Сережа, заметив, куда смотрит Олег.
— Почему?
— А кто сейчас осмелится к нам соваться?
Вдруг дверь распахнулась и оттуда вылетели двое чумных с дубинками. Увидев Олега с Сережей, они растерялись и попятились назад. Тот, что повыше (ему было лет одиннадцать) шепнул что-то второму на ухо, и неловко произнёс:
— Это… Вы чё тут забыли? Это наша территория как бы.