Серёжа прерывисто выдохнул. Сбитый с мысли, Олег задумался, подбирая слова, и с каждой мыслью ему было всё страшнее говорить. Действовать ему всегда давалось лучше.
Серёжа нашелся, что сказать, раньше него.
— Давай ты… Если хочешь, в смысле, я же знаю, что ты злишься… Можешь меня ударить.
Механизмы, отвечающие у Олега за процесс подбора слов, ошарашенно остановились.
— Ты… Ты совсем? Ты чё? Я… Я не буду тебя бить.
— Да ты не волнуйся, я потерплю. Тебе ещё хуже, чем мне.
— Я не буду тебя бить, — почти разозлился Олег. — Серёжа, я тебя не боюсь, не ненавижу, ты меня не бесишь и бить я тебя тоже не хочу. Как ты вообще… Про меня такое думаешь?
— Извини, — буркнул Серёжа, краснея. — Я не думаю что ты такой. Злой. Просто я д-думаю, что как бы… Если бы кто-то был таким, как я, то даже самый замечательный человек мог бы не выдержать.
Олег не знал, что на это ответить. Он вообще говорить не умел, если быть честным. Сидеть бы и молчать весь день, как тогда, на крыше, и чтобы Серёжа всё сразу понял. Сам.
Ему в голову пришла мысль, от которой всё внутри перевернулось. И, пока смелость не упала до нуля, он попросил:
— Подойди поближе, пожалуйста.
— З-зачем? — уточнил Серёжа, всё же делая несколько шагов вперёд.
— Ещё ближе.
Он покорно подошёл к самой кровати, остановившись у изголовья.
— Можешь наклониться?
Серёжа навис над ним, нервно потирая запястье. Олег смерил расстояние до его лица и понял, что так высоко он не потянет. Возможно, сыграла роль и трусость, но в этот раз он разрешил себе найти оправдание. Так что, изменив на ходу план, он притянул к себе руку Серёжи и, лишь на секунду замерев, коснулся губами. И тут же закрыл глаза, чтобы не видеть его лица.
Серёжа молчал. С закрытыми глазами молчание ощущалось особенно остро.
Олег уже думал начать оправдываться, прямо вот так, не глядя, как вдруг почувствовал движение. Серёжа присел на корточки и медленно приблизил лицо к его щеке. Горячее дыхание щекотнуло кожу. Олег застыл, не веря в происходящее.
Губы коснулись щеки мягко-мягко, и как будто испуганно, сначала слегка мазнули, а потом прижались сильнее. Спичка дышал взволнованно и, наверное, тоже закрыл глаза. Олег прищурился, чтобы проверить. Так и есть. Зажмурился. И очень сильно покраснел. Волосы спадают на лицо, губы розовые, ресницы длинные и пушистые — такой очаровательный, что хочется расцеловать прямо сейчас, и плевать на рану.
— Т-ты меня поцеловал, — сказал Олег, понимая, что тоже начинает заикаться.
— Да.
— И… И это было что?
— Не знаю, — быстро ответил Серёжа. — Ты первый был. Я растерялся.
Олег вспомнил, как медленно и аккуратно он всё делал и с недоверием уточнил:
— Точно растерялся?
— Не знаю. А что?
— Просто.
Серёжа наконец открыл глаза, Олег тоже перестал щуриться. Они смотрели друг другу в глаза, и почему-то казалось, что кто первый оторвётся — проиграет.
— У тебя красивые глаза, — сказал Серёжа.
— Чё, правда? — смутился Олег. — Спасибо.
— Олег, я… Эм-м… Тебе понравилось?
— Что именно?
Серёжа закусил губу. Олег всё-таки не выдержал и отвёл взгляд. Это всё было как-то слишком. Хотя главное — что он перестал плакать.
— Серёж, я не знаю. Я ничего не знаю, если честно. Просто. Вот.
— Но ты же зачем-то меня поцеловал?
— А разве не ты первый?
Он помотал головой. Олег обречённо вздохнул.
— Ты не хочешь мне что-нибудь рассказать? — мягко спросил Серёжа, шмыгнув носом. — Просто поговорить о чем-то. Тебя ничего не волнует?
— Да вроде…
— Только ты подумай хорошо. Может быть, не сейчас, а раньше. Знаешь, пока тебя не было, я так скучал. И волновался, — на слове «волновался» его голос дрогнул.
Олег набрал воздуха, но слова не хотели вылезать. Слипались где-то внутри в один ком, давили, но не вылезали.
— Расскажи, что было, когда меня не было, — выдавил он наконец.
Кажется, Серёжа слегка расстроился, но попытался не подать вида.
— Хорошо. Но после меня будешь говорить ты.
Это было жесткое условие, но Олег, сжав кулаки, кивнул.
— Договорились.
— Когда тебя увезли, — начал Серёжа, но вдруг задумался и поправил себя, — Нет, начну раньше. Когда ночью ты ушёл, всё сначала было хорошо. Я рисовал. Три страницы изрисовал.
— И это хорошо?
— М?
— Ты же рисуешь как я курю. Когда тебе плохо — пояснил Олег. — Извини, что перебил.
— Я имею в виду, что ничего плохого не происходило. А чувствовал я себя, да, не очень. Но я думал, что засну, и всё пройдёт. Птица же давно не приходил. Я думал, может хоть один денёк я смогу ему противостоять без тебя. Но не получилось. Потом я ничего не помню, очнулся я в два часа.
— Совсем ничего?
— Ни капли. Иногда он оставляет мне воспоминания, иногда нет.
— Да, он говорил, — вздохнул Олег. Серёжа подозрительно присмотрелся к нему, но ничего не ответил.
— Я проснулся в два часа и понял, что что-то не так. У меня было плохое предчувствие. Я сразу заглянул под подушку, хотел спрятать нож на всякий случай, но он был весь в к-крови. И я и-испугался. Фу-у-ух, сейчас.
Он перевел дыхание.
— Я сразу пошёл проверить, как ты. Но Птица не дал. Я понял, что он с тобой что-то сделал. Мы боролись, наверное, очень долго. Не знаю как, но… Я смог позвонить в скорую.
— Так ты меня не видел?
Серёжа помотал головой.
— Я сказал, что у тебя ножевые ранения. Потом, когда с утра стало известно всем, война кончилась. Чумные и так не знали, что делать, а тут испугались. Бонд сказал, что у тебя одно ножевое ранение, но надо иметь ангельскую удачу чтобы выжить с таким, провалявшись час, истекая кровью. Все думали, ты умер, — голос задрожал, — Я говорил с Птицей п-почти всё время, я кричал, я… я его больше не боялся. Я его ненавижу. Он пытался угрожать мне моим же ножом, но мне тогда было так всё равно. А потом я понял, что его веселит, что я злюсь. И что плачу. И кричу. И тогда я сел молча в угол и всё. Мелочь мне даже еду носил. На третий день Птице стало скучно и он… В общем, он пообещал, что ты выживешь.
— Он что? На какой день? Подожди, что? — выпучил глаза Олег.
— Третий день. Ты не просыпался три дня, — повторил Серёжа. — Я думаю, если ещё больше — было бы поздно. Поэтому он всё исправил, пока был шанс.
— Каким образом?
— Я не знаю. Сказал, что теперь у тебя ангельская удача, и в общем… Вот.
Олег нахмурился.
— Зачем ему это?
— Я думаю, без тебя ему было скучно. И без меня, когда я устроил забастовку, тоже. Он любит, когда весело, а другими ему не так интересно заниматься.
Олег хмыкнул, сжал губы, потом ещё раз хмыкнул и вдруг, морщась от боли, засмеялся. Почти истерически.
— Что с тобой? — испугался Серёжа. На Олега что-то нашло, он хохотал, не в силах остановится, то и дело хватаясь за живот.
— Мы победили! Ай, блять. Мы… Сука. Он меня спас. Потому что мы победили. Это наша победа. Ай-й!
— Давай ты не будешь смеяться, — проговорил Серёжа, бросая косые взгляды на рану. Но Олегу было почти плохо от комичности всей ситуации.
— Сейчас успокоюсь, подожди. Я не могу, он меня благословил или как это называется! Серёж, ну это — ой-ёй — полный провал. Для Птицы. Доигрался, блять!
Дверь в палату открылась и к ним заглянула медсестра.
— У вас тут всё хорошо?
— Замечательно, — ответил Олег, тяжело дыша. — Просто вау.
Она странно на него посмотрела, покачала головой и закрыла дверь.
— Ты больше так не смейся, — косясь на дверь, попросил Серёжа.
— Не буду.
Он сделал глубокий вдох и выдох, после чего поморщился.
— У тебя там ничего не разойдётся?
— Не, поболит и пройдёт, — махнул рукой Олег. — Но я всё ещё не могу поверить. Ты не удивлён?
— Не настолько. Я его давно знаю, он странный. Я просто очень, очень рад, что у тебя всё нормально.
— Нормально, ага…