— Главное, не волнуйся. Мы оба неглупые, по-своему храбрые и любим друг друга. Разберемся на месте
Серёжа пододвинулся ближе и положил подбородок к нему на матрас, так что теперь они почти касались носами. Так близко. Так близко!
— Ты мне нравишься, — сказал он. — Теперь мы будем спать в обнимку.
— Мы и так спали в обнимку. Ты перекатывался ко мне во сне. Это очень нервировало.
— Правда? Мне жаль. Просто я люблю обниматься. Кстати!
Он резко вскочил на ноги, и Олег даже расстроился.
— У меня для тебя есть подарок. Я подумал, что в больнице безумно скучно, поэтому собрал тебе кое-что.
Он снял со спинки стула целлофановый пакет, который принёс с собой, и зашуршал в нём, доставая содержимое.
— Это тебе мандарины. Я попросил у Чумнят, их вожак извиняется, что дети наябиднячали.
Он положил на стул порванную сетку, из которой кто-то уже стаскал половину.
— Это твой плеер и наушники. Всё заряжено. Тут вот ещё пакет, его Бонд собрал, всякое бельё-щётки-полотенца. А это от меня.
Он выудил на свет маленький томик и сунул под подушку.
— Это Маяковский. Мне кажется, тебе понравится, когда почитаешь. И вот ещё «Дориан Грей», там про любовь между мужчинами есть.
— Ты мне давал почитать книгу, про любовь между мужчинами, и не сказал?
— Я хотел намекнуть, — надулся Серёжа. — Но ты отказался читать. Я не был к такому готов.
— Ты предлагал читать мне вслух про любовь? Серёжа, — Олег потёр виски, — Ну ты, конечно…
— Это романтично.
— Да я бы на месте сгорел.
— Я бы тебя потушил.
— Что?
Серёжа рассмеялся.
— Ничего. Ты чудесный, когда смущаешься. Просто чудесный.
Он покачался туда-сюда, раскинув руки. Как будто танцевал. А потом сказал:
— Я не хочу, чтобы этот день заканчивался. Хочу говорить с тобой всю ночь и спать в обнимку.
— Со мной пока нельзя в обнимку, — сказал Олег. Он представил, как можно будет обнять Серёжу в ответ, зарыться носом в волосы, коснуться лба губами, и всё это не боясь каждого движения, как раньше, и ему стало одновременно плохо и хорошо.
— Тогда хочу тебя опять поцеловать. Можно?
— Давай, — тихо ответил Олег.
Серёжа мигом оказался рядом, навис и поцеловал его в лоб, а потом в кончик носа и в щёку, пока Олег жмурился, чтобы рыжие волосы не попадали в глаза.
— В губы можно?
— Что, прям здесь?
— Понял. Обойдусь.
Серёжа чмокнул его последний раз — в подбородок — и сел рядом, облокотившись затылком на матрас. Олег сидел смущённый, но, кажется, довольный.
Бонд приехал с опозданием, наверное, в час. Сестра ругалась на него за дверью ещё десять минут. Когда она открыла дверь, пациент и его гость играли в города, и Серёжа явно лидировал. До этого он уже побил в игре «музыканты» и «названия книг», каждый раз целуя Олега в руку в качестве утешительного приза.
Серёжа подошёл к двери, всем своим видом показывая, что уходить его заставляют обстоятельства. А когда они с Бондом выходили, быстро обернулся на Олега и послал ему воздушный поцелуйчик.
«Дурак» — прошипел Олег, отводя глаза.
Серёжа мягко засмеялся.
========== Что было потом ==========
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Владимир Маяковский — Лиличка!
Через два дня Олега перевезли в Могильник, где он должен был провести ещё месяц, прежде чем попасть на волю. Серёжа проводил у его кровати чуть ли не всё время, рассказывал про искусство, события в Доме и неожиданно запавшие ему в сердце уроки информатики. Он много целовался. В макушку, в щёки, в руки — куда попало, а себя целовать почти не давал. Он говорил, что так Олег растратит всю любовь, и будет лечиться гораздо дольше.
Когда его не было, Олег пробовал читать Маяковского, и внезапно обнаружил, что Серёжа был прав. Он говорил, что они — Владимир Маяковский и Олег — чем-то похожи. Олег не считал себя ни сильным, ни производящим впечатление, ни, тем более, выдающимся каким-нибудь талантом, но чувства… Стихи били прямо в точку, как чувства вынутые из его души прямо на бумагу, минуя ту часть, где сам Олег их путал и коряво формулировал.
Потом его выписали, и всё как будто началось сначала. Лёжа на кровати, ему не приходилось брать инициативу в свои руки, но теперь, вынужденный выражать всё, что думает, Олег слегка зажался.
Начали с малого: с осторожных касаний, с ласковых слов и спущенных взглядов исподлобья. Ходили по коридорам, держась мизинчиками, садились за стол чуть ближе обычного, иногда менялись одеждой. Из двух кроватей, которые после окончания войны снова стали отдельными, они выбрали Серёжину. Первые дни Олег спал, положив голову Серёже на грудь и обняв, как плюшевую игрушку. «Так боишься, что я уйду?» — шутил Серёжа, аккуратно гладя его по волосам. Олег улыбался.
«Я иногда просыпаюсь, и вздрагиваю. Думаю, может мне это снится. Что мы с тобой вместе»
Ещё позже они стали меняться местами. В плохие дни Серёжа залезал в объятия Олега, долго ворочался, устраиваясь поудобнее, и засыпал только закинув на него ноги и непременно уткнувшись носом в шею. Было тепло и хорошо. Как в гнёздышке. Олегу быть «гнёздышком» тоже нравилось.
Иногда Серёжа его рисовал. Иногда он заплетал Серёже волосы. Оба они ругались и просили не двигаться, оба наслаждались процессом больше, чем результатом.
***
Однажды кто-то из Дельфинов почуял удачу Олега и затащил их обоих в тёмную прокуренную комнату. Пока Серёжа стеснительно ошивался в стороне, Дельфины разглядывали Олега, делали какие-то свои обряды и замеры, после чего Филин сообщил:
— Дисбаланс удачи на лицо. У него то густо, то пусто. Вам так нормально?
— Не знаю, — пожал плечами Олег. — Пока не жаловался.
Филин задумчиво потеребил свои браслеты, закурил, и наконец выдал:
— Тебе бы амулет. Что-то типа… Хм-м… Может, будут пожелания?
— А зачем амулет?
— Чтобы ещё хуже не стало, — объяснил за него Соловей. — Аномальная удача — не шутки. Филин в этом шарит. Ты ж не хочешь травануться самой редкой в мире бактерией и сдохнуть в одном случае из ста?
На этих словах Серёжа подошёл и взял Олега за руку. Тот сглотнул.
— Не хочу.
— Ну и всё тогда.
Филин достал откуда-то из кармана платок, ослабил связывающую его ленту и разложил на полу.
— Выбирай.
Перед ними рассыпалась целая коллекция сокровищ. Тут были яркие бусинки, перья, камешки необычной формы и фигурки, вырезанные из дерева. Серёжа, падкий на волшебные побрякушки как сорока, тут же забегал глазами. Олег недоверчиво перекатил пальцем одну шишечку.
— Должно само запасть в душу, — предупредил Соловей из-за его спины. — Выбирай вдумчиво.
— Да мне как-то… Ничего не нравится.
Серёжа, который успел всё посмотреть и повертеть в руках, с ним согласился. Филин вздохнул.
— Давно ничего сильного не находил. Год неплодородный.
Серёжа вдруг ойкнул и посмотрел на шею Соловью. Филин обернулся.
— Чего там?
— Это на шее что висит?
Соловей опустил взгляд и пожал плечами.
— Ну клык.
Олег с Серёжей переглянулись. Филин посмотрел на них и глухо засмеялся. Соловей понял, в чём дело и сконфузился. Даже спрятал украшение под футболку, подальше от чужих глаз.
— Я его не отдам, даже не думайте. Слишком круто смотрится.
— Жадина, — кинул ему Филин. — Миротворцу амулета жалко.
— Миротворцу? Он же ещё недавно был вестником войны.
— Всё изменчиво.
— Иди ты.
Они заспорили, один неохотно, второй выдавая огромные тирады. Серёжа слушал их перепалку, не отпуская руки Олега, и всё прожигал взглядом приподнятость на груди Соловья. Олег не разбирался в магии — если это действительно была магия — но чутью Серёжи он верил, и если тот решил, что клык подходит больше всего, то ничего другого ему не хотелось. Серёже верить хотелось. Это было естественно.