Соловей вдруг замолчал на полуслове (он жарко доказывал, что вовсе не обязательно выходить из комнаты, чтобы оставаться человеком) и уставился на них двоих.
— Чувак, ты это чувствуешь? — спросил он у Филина.
— Что?
Олег посмотрел по сторонам и тоже на всякий случай поинтересовался, что тот имеет в виду.
Соловей шокировано взмахнул руками.
— Не чувствуешь? Ну-ка, Спичка, или как тебя там, подумайте что-нибудь друг о друге.
Серёжа слегка покраснел и закрыл глаза. Олег тоже задумался. «Серёжа хорошо рисует» — всплыла в голове мысль.
— Не-е-ет, ну не так! Блин. Может обниметесь?
— Они тебе кто, куклы? — выгнул бровь Филин.
— Да ты слепой или да? — обиделся Соловей. — Свет видишь? Прямо брызжет из них. Сейчас не так сильно, но вот секунду назад…
— Кто в комнате безвылазно — у того и свет, — хмыкнул Филин.
Соловей пихнул его в плечо.
— Что значит «свет»? — спросил Олег. Как всегда, Дельфины болтали на своём языке и непосвящённому в их тайны оставалось только догадываться, что они имеют в виду.
— Свет, — выдохнул Соловей восторженно, — Это самое прекрасное, что может быть.
— Так может за «самое прекрасное» и кулон не жалко?
Соловей открыл рот, чтобы что-то сказать, но замер на полуслове. Филин ехидно улыбнулся.
Серёжа тоже заулыбался. Опять он что-то понял лучше Олега.
Соловей вздохнул и снял с себя шнурок с длинным волчьим клыком. Протягивая его Филину, показал язык.
— Это не из-за тебя. Это — из солидарности.
Через несколько минут ритуалов Олег вышел в коридор пропахший благовониями и с новым кулоном. Серёжа радовался, наверное, больше него. Олегу было просто приятно на него смотреть.
***
Первый настоящий поцелуй случился примерно через полгода после этих событий, и совершенно неожиданно. Тогда только закончил таять снег. Серёжа заболел, и Олег с ним остался, пока остальные выехали куда-то на прогулку. В комнате было тихо, пусто и хорошо, а Серёжа сидел, закутанный в одеяло и с недовольным лицом хлебал чай.
— Надо же тебе было остаться, — пробурчал он, перебирая пальцами, чтобы не обжечься о горячие стенки кружки. — Заболеешь тоже, а потом будет тепло, и мы будем дома сидеть.
— Ничего, не заболею.
Олег подполз к нему поближе и устроился в складках одеяла, положив голову на колени. Амулет скользнул куда-то под одеяло. Олег носил его, не снимая.
— Очень самонадеянно, — улыбнулся Серёжа. — Но если мы будем обниматься, ты точно заболеешь.
Олег потянулся сладко и несогласно замычал, только больше прижимаясь. Совсем как кот. Серёжа несильно шлёпнул его по плечу.
— Да всё будет хорошо, любая твоя зараза, как выяснилось, ко мне благосклонна. Хоть обнимайся, хоть целуйся.
Серёжа хихикнул.
— Про «целуйся» — это ты пошутил?
— Почему?
— Мы же не целуемся.
Олег нахмурился.
— Разве?
— В губы нет, — тихо сказал Серёжа. По голосу Олег понял, что, похоже, для него это важно.
— Я как-то не думал, — честно признался Олег. — Меня пока всё устраивает. Но если хочешь, давай в губы. Хоть сейчас.
Серёжа притих. Олег повернул голову и посмотрел на его лицо снизу вверх. Думает.
— Я не знаю, — проговорил Серёжа. — Я, кажется, не умею так целоваться.
— А там надо что-то уметь?
— Не знаю… Наверное.
— Мне кажется, я примерно понимаю, как это делать.
Серёжа посмотрел на него и поднял брови.
— Правда?
— Ну, мне так кажется, — сразу немного смутился Олег. — Я могу попробовать и ты скажешь. Нормально или нет.
Серёжа облизнулся. Олег с удовольствием отметил, как у него загорелись глаза.
— А-а разве можно, если я болею? — взволнованно спросил он. — Хотя что там может помешать, да? Ты… Ты не знаешь?
— По-моему, ничего такого, — пожал плечами Олег. — Не волнуйся.
— Я не волнуюсь!
— Как скажешь, — вскинул руки Олег, убирая голову с колен и садясь напротив. Серёжа посмотрел на него и опустил глаза. Олег улыбнулся.
— Ты такой милый.
— Замолчи и целуй уже.
Олег хмыкнул и придвинулся ближе. Вспомнив, как это обычно выглядит по телевизору, он одной рукой заправил волосы Серёже за ухо и оставил ладонь на щеке. Тот стремительно покраснел. Олег почувствовал, что глядя на него тоже начинает гореть.
— Всё что ли? — тихо спросил Серёжа, думая, что подначивает, но только выдавая голосом волнение.
Олег набрал воздуха в грудь, наклонился и прижался к нему губами. Серёжа слегка вздрогнул и закрыл глаза.
Целоваться оказалось… Странно. Было немного приятно чувствовать друг друга так рядом, но с губами получалась какая-то ерунда. Они успели один раз стукнуться зубами, прежде чем Серёжа дёрнулся назад и громко вдохнул воздуха.
— Что? — выпалил Олег, испугавшись, что сделал что-то не так.
— У меня же насморк! Я забыл, что дышу ртом.
Олегу понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить его слова и рассмеяться. Серёжа присоединился к нему, потом закашлялся, но всё равно остался доволен.
— Не умеешь ты целоваться, — сообщил он, откашлявшись.
— Сам уже понял, — махнул рукой Олег.
— Будем учиться.
— У-у-у, тебе так понравилось?
Серёжа закатил глаза.
— Нет, мне не понравилось настолько, что я готов на всё, чтоб ты больше никогда так не делал. Я шучу, если что.
***
Они договорились повторить, когда насморк кончился, но, что неудивительно, сразу после Серёжи заболел Олег. Учиться пришлось почти через месяц. Зато набравшись опыта, они уже не могли остановиться.
Это как раз наложилось на ту самую страшную вещь под названием «половое созревание». Пару раз по утрам случались вселенские трагедии, когда приходилось сбегать в туалет и краснеть потом весь день. Со временем они привыкли и начали шутить на эту тему.
Зато днём что-то находило на них, и Олег с Серёжей целовались повсюду, где это было возможно, прижимаясь ко всем стенам дома, сидя на всех подоконниках и собирая пыль с коридорных кресел. Птице назло. Чем дальше — тем больше. Когда Серёжа шептал: «я так сильно, так сильно тебя люблю», у Олега просто срывало крышу.
— Можете стонать потише? — воскликнул как-то Мелочь, заметив их в лестничном пролёте. Прижатый к стене Серёжа вытащил руку из-под Олегова плеча и показал ему средний палец. Со временем смелость росла в нём в геометрической прогрессии.
— Вы там ебётесь что ли? — это уже слова Комиссара. Комиссару отвечал Олег, гордо подняв голову.
— Захотим, и ебаться будем, комната общая.
У Комиссара не росла борода, и он жутко комплексовал, хоть и не подавал виду. Олег со своим ломающимся голосом больше не выглядел младше него. И уж точно чувствовал себя увереннее.
Ещё был Соловей со своим:
— Чуваки, да вы бешеные!
Но это был скорей комплимент, чем упрёк.
Им нравилось считаться «сумасшедшими» и «дикими». В этом был свой кайф. Они могли делать всё, что захотят. Они ночевали на крыше, сидели друг у друга на коленях, пили из одной чашки. Серёжа бесконечно рисовал его: в профиль и в анфас, в полный рост, по пояс и отдельными кусками, в одежде и как греческих фигур. Он читал ему вслух отрывки из любимых книг, рассказывал всё, что знал, горя глазами. Лез целоваться каждые несколько минут, легонько подначивал (любя) и воровал одежду.
Олег заплетал ему волосы. Пел хриплым голосом Арию, Короля и Шута, Цоя и Порнофильмы. Подхватывал на руки, когда некуда было деться от накатившей нежности, щекотал (тоже любя) и делал несчётное множество комплиментов, запоминая их из Серёжиных же книг. Они растворились друг в друге, и если где-то такое могли счесть больной привязанностью, то в Доме это было обычным делом.
Здесь все были больны, и такому диагнозу оставалось только завидовать.