Лазарев первый, опустив голову, идет к дверям. За ним плетется полицай. Дверь со скрипом закрывается.
Тащится обоз. Проходят черные после боя партизаны.
Бредут женщины, тащат детей. Проходят усталые, без- различные ко всему люди.
Старуха устала нести большую, в кованом окладе, икону. Она отходит, ставит ее под дерево и, перекрестившись, уходит, смешивается с другими людьми.
Лазарев и полицай бредут за телегой. Митька идет сзади, сворачивает цыгарку. Потом прикуривает у лежащего на телеге раненого. Пока прикуривает, отстает. Полицай косится на Митьку.
Затем прыгает в сторону за телегу, скатывается вниз по холму в лес, в туман.
— Сто-ой! — отчаянно кричит Митька. Вскидывает винтовку, стреляет.
Полицай петляет между кустами, исчезает в тумане.
Смотрит Лазарев. Он понимает, чем может грозить бегство полицая.
Митька стоит в стороне от дороги и в ужасе бессмысленно палит в туман. Подходит Петушков. Он без шапки. Шинель разорвана. Одна рука на перевязи. Петушков резко пригибает вниз ствол Митькиной винтовки.
— Раззява! — бешено орет Петушков.
Митька стоит по стойке «смирно», замерев, боится что-либо ответить.
— Где второй?
— Туточки… Во-она стоит, — заикаясь, говорит Митька, показывая на Лазарева.
Лазарев, ссутулившись, стоит на холме выше Петушкова и Митьки.
Мимо телег быстро проходит Локотков.
— Поехали, чего стали?! — распоряжается он. — Поехали…
Телеги трогаются. Локотков спускается к майору и Митьке. Теперь все трое стоят ниже дороги, и одинокая, ссутулившаяся фигура Лазарева видна на холме за их спинами.
— Вот что. — Петушков решительно смотрит на Митьку. — Второго отведешь в сторону — ив расход… Спокойней будет…
Митька топчется на месте, испуганно смотрит на Локоткова.
— Что уши развесили? — спрашивает Петушков.
Он смотрит на перепуганного Митьку.
— А, ччерт! — И майор поворачивается, идет к дороге.
— Погоди, — останавливает его Локотков. — Погоди в расход, Игорь Леонидович… Я с ним еще не разобрался…
— Некогда с ним канителиться, Иван. Туман какой — сбежит, не заметишь.
— Не сбежит.
— Ты что, честное слово полицая с него взял? — зло прищуривается Петушков.
Вот-вот вспыхнет ссора.
— Я с ним еще не разобрался, — упрямо повторяет Локотков.
— Он… это… — вдруг решается Митька. — Он у меня тогда винтовку отнял, а потом сам отдал…
— Когда отнял? — не понял майор.
— Когда я его в лесу встретил. А мог убить… — Митька с надеждой смотрит на Локоткова.
— Хорош боец, у которого винтовку отнимают. — Майор свирепо смотрит на Митьку и Локоткова. — Черт с тобой, разбирайся.
Митька улыбается. Майор замечает эту улыбку, гаркает уже больше «для порядка»:
— Глаз с него не спускай! Если что… башку оторву.
— Есть! — Митька поворачивается, бежит по холму к Лазареву.
Бегут усталые люди. Тащится последняя телега. На ней расчехленный пулемет-«максим». К телеге привязано мятое ведро.
Под деревом стоит оставленная икона. Начинает идти снег. Снег падает на икону, заметает святой лик Николы Угодника. Глаза святого строго и неприступно смотрят…
— А что, Лазарев, кроме как через КП на станцию никак не пройти?
— Не знаю. Нет, наверное… Туда ведь продовольствие со всей округи свозят…
— Это мне и без тебя известно. Ну а ты, к примеру, смог бы пройти к эшелону?
— Смог бы…
— Почему? Чем ты такой особенный?
— Ну, меня многие из постовых в лицо знают…
Открывается дверь. В землянку входит Птуха, сваливает в углу охапку дров. Выходит.
— А как же ты все-таки из Карнаухова смылся? — продолжает допрос Локотков.
— Отпуск мне дали. Я взял билет до Пскова, потом сошел с поезда.
— Ну, предположим, ты, Лазарев, завтра в Карнаухово вернешься. И все там у тебя тихо-гладко будет? — Локотков опять подсаживается к Лазареву.
— Я туда не вернусь, — качает головой Лазарев.
— Почему?
— Предателем жить не смогу. Лучше расстреляйте.
— Раньше-то мог?
— Сломался я… Жить хотелось… — Лазарев с трудом подбирает слова. — Я и сейчас жить хочу… Мне теперь жизнь нужна, чтобы перед людьми оправдаться…
Локотков смотрит на Лазарева. Скольких людей он встречал за эти бесконечные два года войны, вот таких, с изломанными судьбами. Одним можно поверить, другим нет. Как угадать?
— Нужно мне жизнь сначала начать… Имеет человек право один раз сначала начать? Если с первого раза осечка в жизни получилась? — Лазарев смотрит Локоткову в глаза.
От удара топора раскалывается толстое полено. Соломин берет разрубленное полено, бросает в огонь.