…Из пробитого пулями бензобака бензин струей течет на дорогу, рассыпается брызгами у лица мертвого немца.
Похрустывая валенками по снегу, идут Соломин и Ерофеич. Выходят на дорогу, подходят к сидящему на мотоцикле Лазареву.
— Немец-то к вам ближе был, — устало поднимает голову Лазарев. — Чего не стреляли?
— Ну-ка, помоги… — говорит вместо ответа Соломин.
Вдвоем они поднимают убитого немца, лицом вниз кладут его на седло мотоцикла. Ерофеич быстро и четко прилаживает к мотоциклу мину. Привязывает шнурок от запала к ремню немца.
Лазарев и Соломин наблюдают за работой Ерофеича.
— А ты, поди, опять напугался, — спрашивает с привычной улыбкой Соломин Лазарева. — Ты всегда такой пужливый?
— А ты храбрый?
— Ну, храбрый не храбрый, а в плен к фрицам не попадал, — с вызовом говорит Соломин.
— Война не завтра кончается, — устало отвечает Лазарев.
— Она и началась не вчера.
— Готово, — говорит Ерофеич. — Сработает, как в аптеке…
Ерофеич идет к обочине. Соломин и Лазарев поднимают оружие. Идут за ним.
— Ну, гансики, — весело говорит Соломин. — Прошу к нашему шалашу.
На бревенчатой стене висит черная эсэсовская фуражка с черепом. Шинель аккуратно повешена на распялку. Внизу на доске — деревенский утюг, солдатская кружка с водой.
— Инспекционспостенконтролле, — твердит мужской голос.
— Контролле. Короткое «о», — поправляет женский голос. — Теперь вы…
Руки сапожным шилом делают на груди черного эсэсовского мундира аккуратную дырочку, прилаживают к нему немецкий железный крест. Это Локотков. Он работает в углу землянки, слушает одну и ту же бесконечно повторяющуюся немецкую фразу, морщится.
— Ни к чертям. не годится, — неожиданно говорит он и встает. — Ну какие это гитлеровские людоеды? Срамота.
Теперь открывается вся землянка. На лавках сидят двое. Один в полной эсэсовской форме. Другой в кубанке, черных брюках и нательной рубахе, без сапог. За столом восседает Инга.
— Он говорит вполне сносно, — обижается Инга.
— Я немецкий знаю с детства, — говорит высокий. — У нас, в Эстонии…
— Погоди ты с Эстонией, — перебивает его Локотков. — Ну как ты говоришь?! Никакого звериного блеску в глазах… Ты свирепость изображай, друг-товарищ. Василий, ну-ка, давай ты. — Он поворачивается ко второму Партизану.
Василий выпрямляется, произносит с ужасающим акцентом.
— Инспекционспостенконтролле.
— Видал? — упавшим голосом говорит Локотков эстонцу.
Инга сидит, обхватив голову руками, потом устало произносит:
— Господи, если он только откроет рот… Вы уж лучше занимайтесь своими делами… Иван Егорыч.
— Да, брат… Выговор у тебя того… — смущенно соглашается Локотков.
— В школе пятерка была, — обижается Василий.
— Нет уж, ты, брат… того… Ты там рта не разевай. Твое дело — паровоз…
— Я сейчас среди друзей. Я очень хорошо поел, и у меня не получается свирепость, — начинает оправдываться эстонец. — Вот когда я увижу фашистов… О, тогда все будет хорошо…
— Иван Егорыч, — обращается Василий к Локоткову. — А кто еще с нами пойдет?
— Не лезь поперек батька в пекло, — бурчит Локотков. — Узнаешь.
— Прошу вас, — говорит Инга эстонцу. — Инспекционспостенконтролле.
Эстонец повторяет.
— Еще раз, — просит Инга. — Повнимательней, пожалуйста.
— Инспекционспостенконтролле.
По дороге едет черный «оппель». За ним в нескольких метрах — мотоцикл с двумя автоматчиками.
«Оппель» переваливается на ухабах, но едет быстро. Он останавливается, не доехав до подбитого мотоцикла метров десяти. Открывается дверца, и на дорогу выбирается небольшого роста офицер, в шапке с черными меховыми наушниками. За ним еще один офицер и шофер. Они переговариваются между собой, потом идут к скрюченным трупам на мотоцикле. Мотоцикл, сопровождающий машину, тоже останавливается. Автоматчики бегут к «оппелю».
Офицер переворачивает мотоциклиста, лежащего на седле лицом вниз, и в эту секунду взрывается мина, потом другая.
Длинной очередью, ворочая стволом, стреляет Соломин. Трассирующие пули летят к машине. В дыму видна фигурка немца, в которого попадают трассирующие пули. Немец падает.