— Витька, мать честная… ах ты шантрапа… — бормотал Степан Егорыч и покачивал головой.
— Слышь, Степан Егорыч, тут мне анекдот рассказали… ччерт, и придумают же! Вроде поспорили американец, француз и русский, чья резина лучше…
Степан Егорыч не слышал, он смотрел на Витьку Крохина, сидевшего в углу ринга. Ударил гонг, и Виктор Крохин упруго вскочил со своего стульчика, устремился к центру ринга. Куда девались усталость и равнодушие! Движения были собранными и точно рассчитанными.
…В те годы Степан Егорыч жил в одной квартире с Витькой Крохиным. Степан Егорыч был кавалером двух степеней Славы, жил бобылем и работал кладовщиком на базе стройматериалов.
По вечерам он любил сидеть на кухне у своего столика, покрытого обшарпанной клеенкой. Он сидел, чуть согнувшись и опершись локтями о колени, и курил. По вечерам почти все обитатели многосемейной квартиры обычно бывали в сборе. Из второй двери в коридоре было слышно, как девочка Элеонора разучивала на пианино гаммы. А комната Крохиных была через кухню, и дверь в эту комнату всегда полуоткрыта, и оттуда слышны голоса Любы, Витьки, Федора Ивановича.
— Тебя опять в школу вызывают. Снова что-нибудь нашкодил, — говорил Федор Иванович.
— Витька, что натворил?! — Это громкий и решительный голос Любы.
— Ничего… — бурчал Витька. — Два урока прогулял, только и делов-то.
— Хорошенькие пустяки! — с торжеством говорил Федор Иванович. — Ты только посмотри, хамство из него так и прет.
— А ты не лезь, — обрывала его Люба. — Разговорился что-то!
— Попрошу рот мне не затыкать! Я тоже право голоса имею! — ерепенился отчим. — Он опять целый день у этого пьяницы просидел!
При этих словах Степан Егорыч еще ниже нагибал голову, мотал ею, как подраненный бык, и с силой стукал кулаком в колено.
— Язык не распускай! — повышала голос Люба. — Как баба! Витька, ты уроки сделал?
— Не-а!
— Уши оборву!
— А где мне их делать-то? Федор Иванович весь стол занял.
— Ну-ка, освободи стол, — приказывала мать.
— Мне наряды составлять надо! — возмущался Федор Иваныч. — Пусть на кухню идет!
— Не пойду! — упирался Витька. — Там жарко и газом воняет!
На кухне бесшумно появлялась Галина Владимировна, мать девочки Элеоноры. Она была дородной, расплывшейся женщиной и дома всегда носила синий китайский халат с желтыми диковинными птицами. Галина Владимировна сухо здоровалась со Степаном Егорычем: «Здрасте», ставила чайник на плиту, начинала чистить картошку, стоя у своего стола. Степан Егорыч видел только ее широкую спину, обтянутую китайским халатом, и металлические бигуди, накрученные на голове. А в комнате Любы перепалка продолжалась.
— Свои наряды и завтра составишь! — Наступала минутная пауза и потом — обиженный и визгливый голос Федора Ивановича:
— Ты что ж делаешь, а? Это ж документы государственные, а ты их на пол швыряешь!
— Витька, садись и делай уроки! — ледяным голосом приказывала мать.
И скрипучий голос бабки:
— Не давай ему воли, Любка, а то и вовсе на голову сядет, муженек-то…
— А вы не в свое дело не лезьте, мама! — раздраженно обрывала ее Люба.
А перед Степаном Егорычем возвышалась колоннообразная фигура Галины Владимировны.
— Не любишь ты меня, Люба, не любишь, — хныкал Федор Иванович. — Чужой я вам… чужой и есть…
— Ты ж сам говорил, любовь — дело наживное! — отвечала Люба, и вдруг голос ее сникал и она просила: — Не надо, Федя… Я и так на заводе устала, голова кругом идет… Ты прямо как дитя малое обижаешься… Сходи лучше в магазин, я хлеба забыла купить…
Федор Иванович выходил на кухню, видел Галину Владимировну, Степана Егорыча, и лицо его сразу делалось мрачным и грозным:
— Моему египетскому терпению конец может прийти! — обернувшись к двери, кричал он.
— Здравствуй, Степан Егорыч, — бурчал он соседу и шел через кухню к парадной двери.
— Привет, привет… — бормотал Степан Егорыч и поднимался тяжело, гасил в умывальнике окурок, бросал его в мусорное ведро.
В кухню выглядывала девочка Элеонора, пухленькая, с тугими косичками.
— Мама, я все гаммы выучила! — тоненьким голосом кричала она.
— Скажи папе, пусть он тебе книжку почитает. Про Конька-горбунка. Я сейчас приду, — не оборачиваясь, отвечала Галина Владимировна.
Степан Егорыч гладил девочку по голове и шел к себе в комнату. Деревянный протез громко стучал по коридору.
Комнатка у Степана Егорыча была маленькая. Стоял в ней стол под обшарпанной клеенкой, старый диван с высокой спинкой, комод с потемневшим от времени зеркалом. На столе стояла початая бутылка водки, стакан, нехитрая закуска — жареная треска в тарелке, мятные конфеты в кульке. А на полу и на диване были разбросаны карты Европы и Европейской части Советского Союза. Такие карты продавались в магазине Воениздата на Кузнецком мосту. Красными стрелами, большими и маленькими, на таких картах было указано победоносное движение Советской Армии от Москвы до Берлина.