Люба смотрела на его согнутую спину и молчала. Да и что она могла сказать? Какие слова найти?
…И вновь светящийся телевизионный экран и голос телекомментатора говорил:
— Видимо, польский боксер со своим тренером решили добиться перелома во втором раунде. Ежи Станковский непрерывно атакует. Он все время идет на сближение. Правда, делает это не совсем чисто, захваты следуют один за другим. Вот рефери сделал замечание польскому боксеру на опасные удары открытой перчаткой в голову. Виктору Крохину приходится трудно. Как:то незаметно он выпустил из своих рук инициативу боя, и теперь приходится защищаться. Недаром все спортивные журналисты писали перед боем, что победить польского спортсмена будет нелегко…
Два боксера стремительно двигались по рингу. Камера телевизионного режиссера выхватывала потные лица, глаза, следившие за противником. Будто молнии, мелькали черные блестящие перчатки, слышались глухие чавкающие удары. Поляк, пригибаясь, ускользал от прямых ударов Крохина, входил в клинч. Успевал послать пачку ударов. Рефери разводил их. Бокс! Плечи и грудь блестят от пота. Трудно восстановить сбитое дыхание. Вот снова ближний бой. Кажется, Виктор так устал, что пытается висеть на своем противнике…
…Герман Павлович с досадой хлопнул себя по коленке. Хотел что-то сказать, но промолчал. В комнате было тихо. От криков в спортивном зале, казалось, дрожит телевизионный экран.
— Нда-а… — протянул историк Вениамин Петрович. — А поляк, товарищи, не подарок.
— Пап, что ж он про свою левую забыл? — не удержался и спросил сын Игорь, хотя прекрасно понимал, что спрашивать отца в такие минуты ни о чем нельзя.
— А черт его знает, почему он забыл! — выругался Герман Павлович и опять хлопнул себя по коленке. — Отстань! Неужели молча нельзя хоть минуту посидеть?
И в комнате воцарилось молчание. Вениамин Петрович курил, часто и глубоко затягиваясь. Вошла жена Германа Павловича, молча приблизилась к телевизору. Она была в цветастом сарафане и переднике, через плечо переброшено кухонное полотенце, в руке — вымытая тарелка. Она остановилась за спиной Вениамина Петровича, спросила шепотом:
— Ты что-то давно не заходил, Веня, как не стыдно?
— Уроков много, два класса добавили, — обернувшись к ней, также шепотом проговорил Вениамин Петрович. — Целую неделю с утра до вечера занят.
— Устал?
— Скоро каникулы… отдохну…
— Как там Наташа поживает?
— Так же, как и ты, — по уши в хозяйстве.
— Скажи ей, чтоб заехала… Я тут чудную французскую кофточку достала, а она мне мала… А Наташе как раз будет…
— Ну и черт с ним, с кретином, пусть проигрывает! — крикнул вдруг Герман Павлович и вскочил, пошел из комнаты. — И поделом!
На кухне он долго пил холодную» воду, со стуком кинул на стол кружку, побрел в комнату, бормоча на ходу:
— Учишь, учишь, и все без толку… как об стенку горох…
Жена, увидев Германа Павловича, входящего в комнату, поспешно пошла к двери.
— Смотри, смотри, пап! — возбужденно проговорил десятилетний Володька. — Он два хороших удара слева провел!
Герман Павлович не ответил, с мрачным видом уселся в кресло, ближе всех к телевизору.
Вениамин Петрович закурил новую сигарету…
…Как-то вечером историк вышел из школы и увидел, как на парапете, у другого входа, несколько мальчишек играют в «расшибалочку». Он даже не увидел, а почувствовал. Ребята стояли кучкой, и слышался тоненький звон монеты.
— Эт-то что такое? — грозно воскликнул Вениамин Петрович и решительной походкой направился к ним.
— Полундра! — тонким голосом закричал один, потом раздался оглушительный, разбойничий свист, и все бросились врассыпную. Только замелькали шапки-ушанки.
Один остался. Он стоял на четвереньках и искал монету. Приглядевшись, Вениамин Петрович узнал в пареньке Витьку Крохина. Историк остановился прямо над ним и молчал. А Витька все искал монету. Историк тоже нагнулся, раньше увидел двугривенный, лежавший в снегу, показал пальцем:
— Вот он…
Витька подобрал монету, поднялся, отряхивая пальто. В кармане у него звенела мелочь. Хмуро взглянул на Вениамина Петровича и тут же опустил голову, повернулся и хотел было уходить, но историк остановил его:
— Ну-ка, проводи меня до дому… Я тут недалеко живу…
Они медленно пошли рядом. Витька прилично вытянулся, длинные руки торчали из карманов старенького пальто.
— Че ж ты не убежал? — спросил Вениамин Петрович.
— Вам-то что? — хмуро ответил Витька. — Все равно я самый плохой в классе.
— Эх, балбес ты, — негромко выругал его Вениамин Петрович. — Оболтус! Ты хоть книжки какие-нибудь читаешь, оболтус?