Тренер наконец заметил Вениамина Петровича, снял и отдал «лапы», пролез через канаты и подошел. У него была располагающая, доверительная улыбка и чуть сплюснутый нос.
— Привет, учитель! — проговорил он с улыбкой. — По делу или просто так?
— По делу, — ответил Вениамин Петрович.
И тогда тренер посмотрел на Витьку. Взгляд у него был цепкий, ощупывающий.
— Здравствуйте, — буркнул Витька.
— Возьмешь? По моему ходатайству, хотя я в твоей епархии — ни бум-бум, — сказал историк.
— Возьмем, почему нет! — снова улыбнулся тренер и посмотрел на Вениамина Петровича. — Но больше не приводи, у меня их пруд пруди, не справляюсь.
Затем он протянул Витьке руку:
— Зовут меня Герман Павлович. Запомнил?
Витька молча пожал протянутую руку.
— Иди в раздевалку, а потом — ко мне. Посмотрим, что ты за фрукт. Вон туда, — и тренер Герман Павлович показал Витьке, где раздевалка.
Витька нехотя пошел и слышал за спиной, как они разговаривали:
— Длиннорукий парнишка…
— В люди выйти хочет, — насмешливо (или так Витьке показалось) ответил Вениамин Петрович. — А так — малец ничего, настырный…
— Посмотрим…
…Зал свистел и грохотал. Зрители топали ногами и размахивали трещотками, дудели в трубы. Почти все курили, и табачный дым слоями плавал в воздухе в лучах юпитеров.
Степан Егорыч включил громкость на полную мощность, и голос телекомментатора гремел теперь на весь сельсовет:
— Второй раунд подходит к концу. К сожалению, надо признать, что дебютант нашей сборной Виктор Крохин проиграл его. Польский боксер Ежи Станковский был быстрее советского спортсмена, его удары точнее. Проигрывая первый раунд, он продемонстрировал завидное упорство, и вот результат — второй рауд за ним. Недаром о волевой закалке этого боксера накануне чемпионата говорили все спортивные газеты. Недаром наставник польской сборной папаша Штамм так верил именно в этого спортсмена. Сумеет ли Виктор Крохин противопоставить что-либо поляку в третьем раунде? Не будем забегать вперед. Хочется сказать одно: тысячи поклонников бокса в нашей стране желают Виктору Крохину победы…
Второй раунд еще не кончился, боксеры еще вели бой. Вот лицо польского боксера. Режиссер показывает его крупным планом. Черные глаза выглядывают из-под перчаток. Он теперь уверенно идет в атаку, видя, что противник устал. Серия ударов — и поляк отскакивает в сторону, словно мячик. Вот лицо Крохина. Синяк под глазом увеличился, глаз чуть заплыл, небольшая ссадина на лбу, по всему лицу — крупные капли пота. Он двигается по рингу медленнее поляка, удары неточны и слабы…
За спиной Степана Егорыча теперь стоял совхозный главбух и тоже переживал.
— Мордует он нашего, а, Егорыч? Просто смертным боем бьет, а?
Степан Егорыч потирал то место, где протез соединялся с обрубком ноги, морщился, вздыхая:
— Нога, будь она неладна… по фермам набегался… Эх, Витек, Витек, что ж ты, парень?
— Ты его знал, что ли?
— После войны в Москве в одной квартире жили, — ответил Степан Егорыч. — До пятьдесят шестого…
Он откинулся на спинку стула.
— Ишь ты! — удивленно произнес главбух. — Со знаменитостями — за ручку! Надо же, а? В одной квартире!
— Да, в одной… — повторил Степан Егорыч.
И вот прозвучал гонг, и боксеры разошлись по своим углам. Польский тренер был явно доволен своим питомцем. Он растирал ему плечи, махал перед лицом полотенцем и что-то говорил, и частая улыбка мелькала на губах.
— Да, товарищи, этот бой, пожалуй, самый упорный из тех, которые мне довелось видеть на нынешнем чемпионате… — тараторил комментатор.
…Утром они выходили вчетвером. Витька, Степан Егорыч, музыкант Василий Николаевич, отец девочки Элеоноры, и слесарь завода малолитражек Геннадий Платоныч. Хлопали двери, они встречались в коридоре. Квартира оживала. Кто-то плескался на кухне под умывальником, шипели газовые горелки, на сковородках что-то шипело и потрескивало. Женщины суетились, приготавливая завтраки для мужей и сыновей.
Люба наскоро приказывала Федору Ивановичу:
— Еще молока купи. Ты раньше сегодня вернешься. Там в банке колбаса ливерная осталась. Витьке отдашь, как со школы придет.
— Отдам, отдам, — бурчал сонный Федор Иванович.
— А котлеты твои в кастрюле! Не в белой, а в синей, <с отбитой крышкой!
— Привет, Любаша!
— Привет, привет!
— Василию Николаевичу наше с кисточкой!
— Генка, когда пятерку отдашь, обормот?
— Завтра получка, тетя Люба!