На белом квадрате ринга появился рефери. Зал взорвался с новой силой. Свист, топот, крики. Ударил гонг, и боксеры выбежали к центру ринга.
Федор Иванович зевнул и посмотрел на часы. Поздно. Скоро десять вечера. Он поднялся и, шаркая домашними тапочками, отправился на кухню. Вымыл чашку, из которой пил чай, поставил ее на сушилку. Потом закурил папиросу и пошел в коридор.'У трюмо с зеркалом рядом с вешалкой на низеньком столике стоял телефонный аппарат. Федор Иванович сел на плетеный стульчик, снял трубку и неторопливо набрал номер. Послушал длинные гудки, спросил:
— Афанасий Платоныч, ты? Ага, наконец поймал тебя! Чем занят-то?.. Ну, и я смотрю… Там же мой пасынок на ринге… Ну да, ну да, Крохин… Да с чем поздравлять-то? Да брось! Ты вот ежели завтра на девяносто пятый объект блоки без опоздания подвезешь, так я тебя не только поздравлю, я тебя расцелую, магарыч поставлю, ей-богу!.. Да, голуба, ты уж распорядись, постарайся! Мы в этом квартале из-за твоих шоферов план не выполним. А с кого спрос будет? С прораба, а то как же… И стекловату, Афанасий Платоныч! Монтажникам перекрытия стелить нечем, стекловата кончилась… Ага… Дом хорош, красавец! Приезжай, посмотришь… Всем некогда, милый… Так распорядишься? Чтоб часикам к восьми блоки… Для начала машинок пять мне адресуй… Ага… ага… Ну будь, дорогой, будь здоров… — Федор Иванович положил трубку, поскреб открытую грудь и выругался: — Черт бы тебя побрал, козел плешивый!
Потом побрел обратно в комнату. Уселся в кресло перед телевизором. Закурил папиросу, без всякого интереса наблюдал за тем, что происходит на ринге.
…Как-то забыл Федор Иванович дома обед, и Витька привез его прямо на стройку. Москва начала строиться. Росли кварталы Черемушек и Юго-Запада. С утра и до вечера ревели там самосвалы, стрелы кранов ворочались в небе.
Федор Иванович стоял в дверях прорабской и ждал Витьку. На самом верху кирпичного корпуса копошились фигурки рабочих. Была весна, порывами налетал холодный, мокрый ветер. Самосвалы изрыли землю вокруг корпуса, сплошная грязь. Внизу рабочие разгружали кирпич с самосвала.
Витька вынырнул через щель в заборе, остановился и, задрав голову, глазел, как в светлом, весеннем небе бесшумно плыла стрела башенного крана с подвешенным грузом — штабелем кирпичей.
— Пришел! — закричал Федор Иванович и помахал рукой. — Дуй сюда!
Витька оглянулся и побежал, перепрыгивая через груды битого кирпича. Один раз он споткнулся и чуть не упал.
— Кастрюлю разобьешь! — заволновался Федор Иванович.
— А то, что я себе руку мог сломать, тебя не волнует, — подходя к нему, проговорил Витька. Он был уже рослым, худощавым парнем. Кепка сдвинута на затылок, потрепанное пальто маловато, да и брюки коротковаты, и от этого он походил на худого грачонка.
Федор Иванович выхватил из его рук кастрюлю и пошел в прорабскую.
— Я тебя час назад ждал…
— Не мог, на тренировке был… У меня районные соревнования на носу, — огрызнулся Витька.
— С моим желудком по часам питаться надо, — бурчал отчим. — Соревнования у него… Работать бы шел… Такой верзила, а другого занятия, как кулаками махать, не нашел…
Витька промолчал. Он смотрел в пыльное окно прорабской на стрелу крана. Теперь она двигалась в небе без груза, но так же медленно и величаво. Вдруг Витька оглянулся на отчима.
Сидит усталый человек в брезентовом плаще с откинутым на спину капюшоном, медленно жует, уставясь невидящим взглядом в одну точку.
— Всю старую Москву ломают, — сказал Витька.
— Угу… работы много… Жилье людям строим, а ты думал как? — Федор Иванович покосился на него, спросил: — Двоек много сегодня получил?
— Все мои, — Витька зябко передернул плечами. — Весной экзамены сдам и работать пойду. Не бойся, твой хлеб есть не буду…
Федор Иванович вскинул голову, в глазах промелькнуло удивление.
— Не любишь ты меня, Витька, — вздохнул он. — Сколько лет живем, а все волком смотришь… Разве я тебе на хлеб намекаю?
Витька молчал, отвернувшись к окну.
— Эх, ты-ы… — качнул головой отчим.
В прорабскую, гремя сапогами, ввалились трое рабочих. И все трое сразу загалдели, перебивая друг друга. Один из этих троих был совсем молодой, чуть-чуть постарше Витьки.
— Ну что ж они делают-то, Федор Иванович, разве ж так работают?