— Как — уехала? — спросил он, стоя на пороге.
— А вот так! За ней этот пьяница из деревни заявился! Охмурил и увез! Увез, понятно?!
— Какой пьяница? — Виктор даже вздрогнул.
Федор Иванович молчал, смотрел в окно.
— Какой пьяница? — Виктор шагнул в комнату, взял Федора Ивановича за плечо, повернул к себе. По лицу отчима текли слезы.
— Степан Егорыч твой любимый… Даже в дом заявился, наглости хватило… Они вдвоем собрались и уехали… — Федор Иванович достал платок, трубно высморкался, красными глазами посмотрел на Виктора. — Разве ж это по-людски, а? Разве я ей плохой муж был? Обижал или что другое плохое делал?
Виктор медленно побрел из комнаты.
— Зарплату до копейки в дом тащил, с работы — домой, из дома — на работу… Э-эх! — Он опять высморкался, сказал спокойнее: — Она тебе там записку написала… На кухне лежит…
Виктор пошел на кухню, разыскал среди груды немытой посуды скомканную записку.
«…Витенька, милый, драгоценный мой, ты меня поймешь и простишь. Ты теперь вон какой сокол стал, крылья вон какие выросли… А без меня человек один мается, мучается… Люблю я его, Витенька, все эти годы любила… А теперь вот взяла и решила. Ты меня не обессудь. Ты теперь взрослый, умный, все поймешь… Не ругай сильно. Приезжай. Вот адрес…».
Виктор несколько раз перечитывал записку, хмурился, губы плотно сжаты, под скулами ходили желваки. Он стоял у окна и все читал и читал. В кухню вошла Татьяна, бесшумно приблизилась к нему, обняла за плечи, прижалась щекой к спине.
— Чаю тебе приготовить? — спросила она.
Виктор не ответил. Татьяна зажгла плиту, загремела чайником.
Виктор смотрел в окно, на ползущую к горизонту вереницу одинаковых белых домов с необъятными пустырями и широкими улицами.
— Витя, медаль покажи, — попросила Татьяна, стоя у плиты.
— Что? — очнулся Виктор. — Ах, медаль… да, да…
Он вдруг пошел в прихожую, обернулся:
— Ты подожди меня, я скоро…
— Витя, подожди… — сказала Татьяна, но дверь уже захлопнулась.
…На проспекте он долго ловил такси, метался от одной обочины к другой.
…Герман Павлович проснулся от длинных, нетерпеливых звонков.
— Вера, открой же! — крикнул он, приподнимаясь на кушетке.
Никто не отозвался. Герман Павлович поднялся и пошел в прихожую.
— Вера! — еще раз позвал Герман Павлович, заглянув на кухню. — Черт, надолго же я заснул…
Звонок загремел снова.
— Сейчас, сейчас, — поморщился Герман Павлович и открыл дверь.
На пороге стоял Виктор Крохин. Он смотрел на Германа Павловича с испугом и ожиданием.
— А-а… — протянул Герман Павлович, и выражение лица сделалось еще более кислым. — Здравствуй…
— Здравствуйте, Герман Павлыч… — Виктор все еще переминался на пороге, не решаясь войти. Да и Герман Павлович его не приглашал.
— Заходи… — наконец сказал тренер и первым пошел в комнату.
Виктор вошел, снова остановился на пороге.
— Позавчера имел счастье лицезреть тебя по ящику. — Герман Павлович указал на телевизор. — Что ж ты, милый, во втором раунде про свою левую забыл?
— Не забыл… — ответил Виктор и опустил голову. — Он в ближнем захватывал… а потом я не хотел сначала… думал, подождать надо…
— Ну, это дело твое… Ко мне-то зачем пришел? — Герман Павлович прошелся по комнате, взял с кушетки газету, свернул ее, положил на журнальный столик, вновь посмотрел на Виктора. — Прощения, что ли, просить? Так мне твоего прощения не надо… Можешь у Лыжникова прощения попросить… Ему, наверное, тоже твое прощение не надо… Да и зачем тебе прощения просить? Тебе это теперь вовсе уж ни к чему. — Герман Павлович разговаривал презрительно и зло.
Виктор стоял, опустив голову, сжав кулаки. Герман Павлович снова прошелся по комнате, налил из графина в стакан воды, выпил. Посмотрел на Крохина. Тот стоял и молчал.
— Ну, что молчишь?
— Ничего…
— Ну, говори, зачем пришел-то?
Виктор поднял голову и усмехнулся:
— Да так… повидать зашел… Рядом в городе оказался, дай, думаю, зайду…
— А-а, ну тогда понятно… — Герман Павлович опять пошел по комнате, искоса поглядывая на Виктора. Тот все так же стоял на пороге.
— А третий раунд на пятерку провел… молоток… — сказал Герман Павлович.
— И на том спасибо, Герман Павлович… — глухо проговорил Виктор. — За все спасибо… До свидания…
Он повернулся и пошел из комнаты. На секунду задержался у зеркального трюмо, стоявшего рядом с вешалкой, потом долго возился с замком.
— У тебя случилось что-нибудь? — спросил Герман Павлович.