— Я вас не понимаю, Валерий Юрьевич, — пожала плечами классный руководитель.
Родители заволновались, стали негромко переговариваться.
— Столько этих хиппи развелось, кошмар.
— Целые компании с гитарами. Курят… Выпивают…
— А теперь новые пошли — панки называются. Затылок и виски выстригают. Как после войны, помните? Под бокс…
— Во дворе чуть не каждый вечер драки…
— В кафе и рестораны шатаются, как взрослые…
— Да бросьте вы панику поднимать! Дурь в голове — с годами выветрится!
— Простите, Валерий Юрьевич, — после паузы проговорила Вера Николаевна. — Вы тоже учились в школе, в университете… тоже какую-то часть времени проводили на улице…
— Я никогда, простите, не шатался по улицам, — язвительно прервал ее Валерий Юрьевич. — Я учился. У меня была цель… а у этих… никаких целей нет… Распустили мы их… Жирно жить стали, на всем готовом…
— Не могу согласиться с вами. У многих… у большинства цель в жизни есть и мечты… Есть и озорство, и ветер в голове… В общем, как все было и у нас… — Вера Николаевна примирительно улыбнулась.
— Тем не менее то, что он бросил математический кружок, стал прогуливать уроки, обманывать, — это уже не ветер в голове, Вера Николаевна, и далеко не безобидное озорство! — с тем же раздражением возразил Валерий Юрьевич. — Я не хотел об этом говорить в присутствии матери Михаила Рубцова, но все-таки скажу. Потому что влияние этого дома и этой дружбы…
— Не понимаю, при чем тут мой Мишка? — встрепенулась Аглая Антоновна. — Какое влияние?
— Все вы понимаете! Геннадий несколько раз являлся домой поздно, и от него пахло спиртным! И на мои расспросы он говорил, что был у вас в гостях и выпивал! Ладно бы они сами, а то вы их угощали!
— Ну да… в театре была премьера… — Аглая Антоновна пожала плечами. — У нас собрались актеры, мои друзья… А тут пришли Мишка с Геннадием…
— Вот-вот! — удовлетворенно закивал Валерий Юрьевич. — Актеры! Выпивки! Анекдоты!.. Прочие разные вольности!
— Какие вольности? — уже с тревогой спросила Аглая Антоновна.
— Сами знаете какие. Не мне вам объяснять — давно не дети. Хотя и дети уже в курсе про всякую свободную любовь и разное другое… Между прочим, во многом благодаря таким вот мамашам, как вы!
…Мишка стоял под дверью в коридоре и все слышал и даже вздрогнул, когда раздались последние слова Валерия Юрьевича. Он весь сжался, приникнув к двери.
— …На что это вы намекаете? Как… как вам не стыдно?! — в голосе Аглаи Антоновны явственно послышались слезы.
— Если вы позволяете себе в присутствии детей пьянствовать, курить и похабничать…
— Валерий Юрьевич! — раздался голос классной руководительницы. — Я попросила бы вас…
— Вы все истоки дурных влияний ищете, а они — вот! — И Валерий Юрьевич ткнул пальцем в сторону Аглаи Антоновны.
— Да что вы на самом деле… как же так можно?! — Голос Аглаи Антоновны дрожал, казалось, она вот-вот заплачет.
Опять заволновались, загудели родители.
— Успокойтесь, пожалуйста, Аглая Антоновна, — снова попыталась вмешаться Вера Николаевна.
— Как только не стыдно… — дрожащим голосом повторила Аглая Антоновна и вдруг расплакалась и выбежала из класса, распахнув дверь. Мишку она не увидела — его закрыла распахнутая дверь.
— Вернитесь, Аглая Антоновна. — Вера Николаевна выбежала следом за ней.
Мишка стоял за распахнутой дверью, прижавшись к стене. В классе гудели родители.
— Мне лично понятно, почему у такого отца такой сын.
— Не ваше дело! — запальчиво отвечал Валерий Юрьевич. — Я молчать не собираюсь! У нее мужчины чуть не каждый месяц новые! В доме — пьянка! Вам это нравится?
— Да я уверен, что все это на девяносто процентов ложь и сплетни!
— А вы сами у нее спросите!
— Я еще не потерял мужского достоинства, чтобы о таких вещах спрашивать женщину. Слава богу, не в милиции.
— Подождите, дойдет дело и до милиции!
— Все равно, вы — хам и баба, хоть и доктор наук!
— От хама слышу!
Вера Николаевна вернулась в класс, захлопнула дверь. Мишка медленно пошел по коридору, опустив голову. Он шмыгал носом и сжимал кулаки. А в классе все еще бранились, спорили родители.
…Мишка караулил их у школы. Родительское собрание затянулось — все окна были черны, светились только четыре окна на третьем этаже, и освещен был вестибюль, где раздевалка.
Наконец на третьем этаже окна погасли, в вестибюле замелькали фигуры, и скоро из школы стали выходить родители.