…Она была в глубине сада, по другую сторону дома. Бородатый парень, высоченный, в голубой джинсовой куртке увел Таню в заросли жасмина, держал за руку и все тянул и тянул за собой.
— Да отпустите же руку, мне больно, Никита, — говорила она.
Он остановился, с силой привлек ее к себе, бормотал глухо:
— Таня! Ты мне жизнь изломала, черт возьми! Я скоро в сумасшедший дом попаду! Я не могу без тебя, понимаешь ты это или нет?
— Никита, дорогой, успокойся… нельзя же так…
Она делала слабые попытки высвободиться, но он обнимал все крепче, жадно целовал в глаза, губы, волосы.
— Бросай все к черту и уедем!
— Куда, Никита, милый?!
— К черту, к дьяволу, на юг, на север, куда хочешь! Или я не знаю что сделаю! Я его зарежу, тебя и себя, честное слово!
Она тихо рассмеялась и сама обняла его, поцеловала. До них сквозь мешанину музыки, голосов, криков и смеха на первом этаже вдруг слабо донеслась мелодия моцартовского «Реквиема». И тут же пропала, растворилась, погасла, заглушенная мощным всплеском хохота и грохотом магнитофона.
— Кто? На втором этаже? — испуганно спросил бородач Никита.
— Витя, наверное. Я ему велела спать, а он музыку слушает. Очень музыкальный мальчик… — Она обвила руками его шею, привстала на цыпочки…
Витя все так же сидел у окна в своей комнате и смотрел в сад. И вдруг он увидел в зарослях жасмина две темные фигуры, услышал смутные голоса, и в женском голосе ему почудился голос матери. Витя еще уменьшил громкость проигрывателя и выглянул в окно. Нет, тихо.
А чуть позже в саду появился отчим Павел. Он был в одной рубашке, шел медленно, озираясь по сторонам и время от времени звал:
— Таня! Танюша! Ты где спряталась? Таня, тебя гости спрашивают!
Две фигуры в жасмине замерли, даже пригнулись. Отчим Павел прошел неподалеку от них. В руках у него была бутылка и фужер. Он еще раз позвал, потом плеснул спиртного в фужер, выпил и, закинув бутылку и фужер в кусты, понуро побрел к дому. Снова остановился и уже громко, зло крикнул:
— Таня!
Ему никто не отозвался, и он ушел. И через секунду Витя явственно услышал приглушенный смех. Это смеялись те двое, что прятались в жасмине. И Витя, глядя на них, тоже усмехнулся…
…Машина все так же мчалась по пустому ночному шоссе. Виктор дремал на заднем сиденье, Татьяна сидела неподвижно, положив обе руки на баранку, глядя прямо перед собой. Рядом с ней заворочался Юрий Николаевич, спросил:
— Тебе Гусятинские звонят?
— Нет.
— А эти… товарищи Павла… как их? Степанковы?
— Нет.
— А этот? Часто приходил к вам. Бородач такой, художник. Кажется, Никитой звали?
— Нет.
— Неужели никто не навещает? Друзья все же…
— Мне никого не хочется видеть.
— Гм-гм, понятно… — несколько смутился Юрий Николаевич. — И что ты делаешь целыми днями?
— Ничего… — Она по-прежнему окаменело смотрела вперед, попросила после паузы: — Прикури мне, пожалуйста, сигарету.
Юрий Николаевич завозился, достал сигарету, щелкнул зажигалкой, прикурил и протянул сигарету Тане.
Она взяла, жадно затянулась. Голубая струя дыма ударилась в ветровое стекло.
— Ты могла бы устроиться на работу, — помолчав, сказал Юрий Николаевич.
— Администратором в гостиницу? А специальность свою я давно забыла. Да ведь я и не работала после университета.
— Необязательно администратором…
— А кем? Меня даже медсестрой в твою больницу не возьмут. — В ее голосе стали появляться нотки раздражения.
— Но ведь так жить тоже нельзя, Таня…
— А кто тебе сказал, что я живу? С того дня, как умер Павел, я позабыла, что такое — жить… Даже раньше. С тех пор, как болезнь стала убивать его. Это была уже не жизнь…
— Жизнь есть всегда жизнь, — с некоторой робостью возразил Юрий Николаевич.
Они проехали пост ГАИ на кольцевой дороге. Справа потянулись ряды бетонных коробок жилых микрорайонов с редкими пятнами светящихся окон. Проехали станцию метро.
— Останови здесь, пожалуйста, — попросил Юрий Николаевич.
— Я довезу тебя до больницы.
— Лишние хлопоты, — пробормотал Юрий Николаевич.
Они еще некоторое время кружили по темным пустым улицам, останавливались у светофоров, сворачивали направо и налево и, наконец, подъехали к высокому, ярко освещенному зданию больницы. Юрий Николаевич подхватил свой затрепанный медицинский саквояж и выбрался из машины.
— Прими снотворное и постарайся выспаться, — перед тем как захлопнуть дверцу, проговорил он. — С твоего позволения, завтра я к вам загляну.