И тут из школы посыпалась орава ребят и девчонок. Переулок заполнился девичьим визгом. Впереди всех мчался Богдан.
…Избиение прекратилось. Ученики окружили девушку, Робку и того парня. Робку тут же схватили и утащили за спины ребят, а перед парнем лицом к лицу оказался Богдан. Но парень совсем не испугался.
…Историк увидел, как этот парень сказал что-то Богдану и достал из кармана нож. Лезвие его холодно блеснуло. Парень шагнул вперед, прямо на учеников, и те шарахнулись в стороны, открывая дорогу. Дружок того парня пронзительно засвистел и захохотал…
…Когда историк выбежал из школы, того парня и его дружка и след простыл, а весь класс окружил Робку, и девушки галдели, как воронья стая.
— Струхнул — так молчи!
— Выручать побежали — выручалы!
— А если б ножом пырнул? Или потом в переулке подкараулит?
Андрей Викторович протолкался через толпу ребят и увидел, как девушка платком утирает кровь с лица Робки. При этом она всхлипывала и приговаривала:
— Ну чего ты выскочил, а? Чего полез, дурачок!
Раскрашен Робка был здорово — разбитая губа, заплывший глаз.
— Давайте в школу, ребята, — приказал историк. — Сейчас урок начнется.
— У него нож был, Андрей Викторович!
— Знаю, видел. Быстрей в школу.
Парни и девчонки потянулись через переулок к школьному подъезду.
— Что, досталось? — историк положил Робке руку на плечо.
— Ничего… терпимо… — Робка потрогал разбитую губу.
— Говорила ему, не лезь, — всхлипывала Милка. — Герой нашелся!
— Ничего, в медпункте примочки сделают, — улыбнулся историк. — Даты дописывать будешь?
— Буду.
— После уроков останешься и допишешь.
— Я задержусь на минутку, Андрей Викторович?
Историк понимающе кивнул, зашагал к школе…
— Это что за дата? — спрашивал историк.
— Битва при Грюнвальде, — четко отвечал Робка.
— А это?
— Битва народов при Лейпциге с Наполеоном.
— Эта, эта?
— Второй съезд РСДРП, а это мой день рождения.
— При чем тут твой день рождения? — удивился историк.
— Вы же говорили, любые даты, — не смутился Робка.
Историк усмехнулся. Расплылись в улыбке друзья, Богдан и Костя, сидевшие на задней парте. Больше в классе никого не было.
— Сто девятнадцать дат, Андрей Викторыч. Законная «пятерка», — сказал Богдан.
— Не возражаю, — историк полистал журнал. — Правда, по другим предметам, у тебя, Шулепов, картина неприглядная… И у вас, друзья, тоже положение удручающее. Почему так плохо учитесь?
— Способностей маловато, — притворно вздохнул Богдан.
— Мы стараемся… — скромно добавил Костя.
— Ох, ребята, вы ведь в десятый класс переходите. Как можно не хотеть учиться, не понимаю?
— Мы очень хотим. — Костя даже руку к сердцу приложил.
— Ваше счастье, что переходные экзамены отменили, а то не видать вам десятого класса, как своих ушей, — вздохнул историк. — А память у тебя, Роберт, отличная. С такой памятью учиться и учиться.
— Мы в десятом классе вот так будем учиться. — Костя поднял большой палец.
— Да? — усмехнулся историк. — Свежо предание… Роберт, отец пишет?
— Редко…
— Роберт, тебе надо учиться. — Историк подошел к нему заглянул в глаза. — Именно тебе обязательно надо… Ты меня понимаешь?!
— Да ладно… — Робка отвел глаза. — Какая разница… Меня в институт не тянет…
…На Болотном сквере, у центрального входа, работал большой фонтан. Струи воды, подсвеченные снизу разноцветными фонарями, взмывали высоко, пенились, обрушиваясь вниз. Синие, красные, желтые… На лавочках было полно народу, и все зачарованно смотрели на фонтан. Тянулись аллеи, освещенные редкими фонарями, и были укромные уголки, где совсем темно и ровная стена подстриженного кустарника укрывала от любопытных глаз.
На одной из таких лавочек сидели, обнявшись, Милка и Робка. Мимо прошла шумная компания с гитарой, пели:
— А ты в школе за кем бегал? — спрашивала Милка.
— Да нет как-то… — пожимал плечами Робка.