— Да, — подтвердил я. — Согласен. Анна — личность необыкновенная.
Вскоре мы отправились спать, и когда я разделся и натянул пижаму, заботливо оставленную перед камином, и увидел возле кровати термос с горячим молоком, припасенный на случай, если я сразу не засну, и сунул ноги в мягкие домашние туфли, я снова вспомнил монашескую спальню Анны, ее узкую походную кровать. Непроизвольным жестом — в укор себе — я сбросил теплое атласное одеяло, положенное поверх шерстяных, и перед тем, как лечь, пошире открыл окно.
На душе было неспокойно, сон не приходил. Огонь в камине почти погас, из окна потянуло холодом. Я слышал, как тикает в ночной тиши мой старый дорожный будильник, отсчитывая час за часом. В четыре утра лежать без сна сделалось невмоготу, и я с благодарностью вспомнил про термос. Но перед тем как выпить молока, я решил дать себе еще одну поблажку и встал закрыть окно.
Я вылез из постели и, дрожа от озноба, прошел через комнату. Виктор был прав: снаружи подморозило. Земля покрылась инеем. Светила полная луна. Я постоял с минуту — и вдруг из-за деревьев скользнула какая-то тень и замерла прямо под моим окном. Человек — кто бы он ни был — стоял открыто, не прячась, не пригибаясь по-воровски. Он застыл в неподвижной позе, словно медитируя, обратив лицо к луне.
И тут я понял — это же Анна! На ней был халат, подхваченный витым пояском, волосы были распущены. Она молча стояла на траве, подернутой морозом, и я с ужасом заметил, что она босая. Я следил за ней, придерживая рукой портьеру, и вдруг почувствовал, что совершаю святотатство — подсматриваю исподтишка за чем-то очень личным и тайным, не предназначенным для посторонних глаз. Я закрыл окно и вернулся в постель. Инстинкт советовал молчать, и я решил не говорить о ночном бдении ни Виктору, ни тем более самой Анне. Но меня мучила тревога, не оставляли дурные предчувствия.
Утро выдалось солнечное, мы взяли собак и пошли пройтись. Оба, и Виктор и Анна, выглядели нормально и настроены были бодро. И я подумал, что просто перенервничал накануне. Если Анне нравится разгуливать босиком по ночам, это ее частное дело, и с моей стороны непорядочно шпионить за ней.
Оставшиеся дни прошли без каких-либо существенных событий; нам было хорошо и спокойно вместе, и мне ужасно не хотелось уезжать.
Я снова увиделся с ними — совсем ненадолго — несколько месяцев спустя, перед самым отъездом в Америку. Я забежал в книжный магазин на Сент-Джеймс запастись чтением на время долгого пути через Атлантику — в те дни еще свежа была память о трагедии «Титаника» и люди решались на трансатлантический вояж не без опаски, — и застал там Анну и Виктора: они изучали карты Европы, разложенные на всех свободных поверхностях.
Повидаться как следует не получилось. Мой день был расписан до самого вечера, у них тоже накопилось много дел, так что времени едва хватило на то, чтобы поздороваться и распрощаться.
— Ты застал нас за подготовкой к летней экспедиции, — сказал Виктор. — Маршрут уже разработан. Подумай еще раз! Присоединяйся!
— Исключено. Если не случится ничего непредвиденного, я вернусь к сентябрю. И первым делом с вами свяжусь. Куда же вы в итоге направляетесь?
— Все решила Анна. Долго думала, выбирала и нашла наконец совершенно недоступное место. Мы с тобой в этих горах не бывали.
Он провел пальцем по расстеленной перед ним крупномасштабной карте. Точку на ней Анна уже отметила крестиком.
— Монте-Верита, — прочел я.
Подняв глаза, я встретился взглядом с Анной.
— Абсолютно незнакомая территория, — заметил я. — Постарайтесь все разведать досконально, заручитесь советами знающих людей, наймите проводников из местных и так далее. А почему все-таки вы собрались именно туда?
Анна улыбнулась, и мне стало стыдно за свой дурацкий вопрос.
— Монте-Верита. Гора Истины, — ответила она. — Поедемте с нами! Прошу вас!
Я покачал головой и пошел готовиться к отплытию.
В те месяцы, что я провел в Америке, я часто думал о них обоих и всякий раз им завидовал. Они поднимались на неизведанные вершины, я же был зажат со всех сторон — но не горами, которые я так любил, а бесконечными делами. Порой я был готов призвать на помощь мужество, пустить работу побоку, повернуться спиной к цивилизованному миру с его сомнительными радостями и отправиться вместе с обоими моими друзьями на поиски Истины. Меня удерживали условности, в первую очередь мысль об удачно складывающейся карьере, оборвать которую было бы чистым безумием. Я понимал: мой жизненный график расписан и менять его поздно.