— У меня, товарищ капитан, были с ними такие же точно связи, как и у каждого в нашей деревне. Мы ходили туда, в панский двор, на гулянки.
— А ты подумай, Живень, припомни.
— Я уже давно подумал.
— А все же есть сведения, что ты…
— Да ну тебя, Иван Кузьмич, — засмеялся начштаба. — Давай сразу, не волынь. Дело, Живень, вот какое. Есть сведения, как справедливо говорит Зимин, что вас в ту ночь обстреляли ако́вцы, легионисты «Жбика»[164]. Значит, сам знаешь, пана Струмиловского. Лучше всего накрыть бы их, сукиных сынов… Но есть другой приказ. Вот теперь ты, Иван Кузьмич, и давай.
Зимин начал «давать», основательно и монотонно, с нерушимым спокойствием глядя на разведчика:
— Нам приказано наладить связь с отрядом «Жбика» — Струмиловского, с целью помочь ему встать на правильный путь. Учитывая, что в этих местах часть католического населения либо фактически является, либо называет себя поляками, работу эту следует считать весьма ответственной. Учитывая твое, товарищ Живень, знание польского языка и связи с помещиками Росицкими…
— Я повторяю, товарищ капитан, что у меня с ними никаких связей нет и не было.
— Есть совершенно точные сведения, что таковые…
— Погоди, Кузьмич, — перебил Зимина Буховец. — Леня, это я сказал ему, что ты когда-то тискал ихнюю паненку. Ту белявенькую, как ее там — Яня или Франя?..
— Ну, ты, Адам, мог бы и больше понимать! Какие ж это, к черту, панские связи!..
— А ты не ершись так, недотрога. Тебя никто не собирался упрекать, нам это для дела нужно. Ты не фыркай, а слушай. Тоже мне мужик!..
— Да уж и не баба. И не люблю, когда со мной как с маленьким. Давай, товарищ капитан!
Зимин, не меняя спокойного выражения лица, продолжал:
— Теперь, когда ты, Живень, кое-что припомнил, пойдем дальше. Используя, как я уже говорил, знание языка и то, что мы не без основания назвали связями, ты должен добраться если не до самого «Жбика»-Струмиловского, так до его заместителя Зигмунта Росицкого, известного тебе брата той паненки. Он, говорят, пропал. Не пропал: есть точные сведения — в банде. Обращаю также твое внимание на их шурина Щуровского. Задание: установить связь, хорошенько изучить их настроение и в подходящий момент предложить перейти к нам, пока не поздно, искупить свою вину в борьбе с нашим общим врагом. Вопросы есть?
— У меня не вопрос… Я думаю, товарищ капитан, не подхожу я для этого дела.
— Почему?
— Здесь бы какого-нибудь поляка или хотя бы католика. А то так они мне и поверили… Вот если бы Стась был жив. Пускай из батраков, однако ж поляк. Это для них очень важно.
— Ты, Живень, не отвиливай. И одолжения нам не делай. Был бы у нас тут поляк, мы б с тобой разговора не заводили.
— Ну, ладно. Хотя не рад, как говорится, да готов. Если надо. Только вопрос у меня, товарищ капитан. Вы считаете, что они нас тогда обстреляли?
— Такие сведения имеются. Но ты, Живень, забудь об этом на время, держи свои нервы в руках. Тебе доверяется нешуточное дело. Еще два слова: для конспирации…
…Так Лене довелось встретиться с Чесей почти через четыре года после поцелуев на крыльце.
6
Из восьми человек разведчиков Леня взял с собой одного Хомича: он местный, да и знакомый в этой семье. Остальных хлопцев оставил на всякий случай на хуторе у большака, в двух километрах от Горелицы, где стоял гарнизон полицаев. В мокрой тьме, уныло хлюпая по глубокой грязи, проехали они с Мартыном вдоль своих Углов, где их, после того как забрали семьи в пущу, не так уж тянуло остановиться. С большака двинулись вниз, в долину, больше ощупью, наугад, потому что не различить было даже лошадиных ушей. И тут, на этой так хорошо знакомой дороге, Хомич начал, как всегда:
— Ну, тебе, браток, вестимо… Она засиделась там в ожидании божьей милости. Живое к живому тянется. А на какую холеру я там сдался? Был бы хоть жив старик, Ян Янович, так побрехали бы малость, а то…
Леня молчал.
Он, конечно, не рассказал никому из своих друзей, ставших недавно его подначальными, ни о задании, ни даже о том, что ему было известно, выражаясь по-зимински, о положении в поместье на сегодняшний день.
Они дошлепали до крыльца и остановились в мутном свете, сочившемся из большого окна. Лошадей привязали к забору, и Хомич, клюнув раз-другой толстыми пальцами в стекло, пробасил магическое в те времена: