- Бабушка делала, - сказал он.
Мужчина, который играл графа Кента, бухнулся на колени и в такой позе прополз разделяющие их с Егором несколько метров, приняв из рук последнего его долю пищи.
- Ты мой герой, мальчик! - сказал он, всё ещё гримасничая. Сначала Егор думал, что он переигрывает, но теперь решил, что это, должно быть, такая нервная болезнь. Тощие лодыжки, торчащие из штанин, дрожали как веточки на ветру. - Ты выглядишь как сопля в чёрном обтягивающем трико из...
Он повёл глазами в поисках подсказки, и суфлёр, не поднимая головы, сказал:
- Из кордебалета.
- ...из кордебалета, и я подумал: вот, мол, идёт парень, потеряннее которого я в жизни не видел! Но ты оказался другим. Ты как дед Мороз. Только в деда Мороза я не верю с четвёртого класса, а в тебя - буду!
- Останься с нами, - предложил кто-то, - садись к огню.
- Мне нужно... - Егор попятился, споткнулся о груду коробок. - Тут, недалеко... мне нужно ещё людей спасти...
Красный, как рак, он убежал, оставив за собой шлейф из стелящегося по земле чёрного дыма. Один из сидящих, приземистый старичок, зашевелился и попытался протереть рукавом очки.
- Хоть бы закурить оставил, пострелёнок, - добродушно сказал он, откусывая от бутерброда.
Бессмысленно размахивая руками и что-то бормоча под нос, как городской сумасшедший, Егор направился к старой триангуляционной вышке, непонятно что забывшей в черте города. Не сказать, что это было место сборищ бандитов, пьяных подростков или иных криминальных элементов (на самом деле, таковым являлась "Медвежья берлога"), но тамошние окрестности, представляющие собой пустырь, заросший кустарником, и заброшенные дачи с дикими сливами, наводили жуть на многих мальчишек района. Однако ему не суждено было туда дойти. Срезая дорогу через двор, окружённый со всех сторон ободранными пятиэтажками, он услышал женский крик и остановился как вкопанный.
В этот момент Егор очень хотел бы метаться из стороны в сторону, влезать ногами в лужи и чертыхаться, прислушиваться, выбирать неверный путь и возвращаться на исходную позицию, но всё это было без надобности: он сразу определил, откуда прилетел этот крик. В глубине двора был пятачок с детской песочницей и скрипучей каруселью; поутру недовольные мамаши находили там пустые бутылки и пирамиды окурков, а по ночам молчали в тряпочку.
Когда крик повторился, Егор заставил деревянные конечности гнуться и направился к детской площадке. Капли дождя били в барабаны, подросток чувствовал, как внутри просыпается вулкан, и подбадривал его с помощью дыхательной гимнастики, которую увидел днём ранее в передаче "Живи здоровее". Фонари не горели - ни один на десятки метров вокруг. Иногда казалось, что в глубине огромных выпуклых ламп, похожих на фасетчатые глаза насекомых, вот-вот вспыхнет огонь, но вокруг оставалось так же темно. Егор увидел на скамейках несколько фигур; там что-то происходило. Кого-то держали, с кем-то боролись.
Его шаги услышали.
- Э, кто это? - спросил кто-то. - Семён, ты?
Разгорелась спичка. Егор замер. Он всё ещё слишком далеко, чтобы его могли рассмотреть. В жилы затёк свинец, а желудок превратился в каменный кулак. Гримальдов предпочёл бы, чтобы каменные кулаки были на своих местах, а свинец, вместо того чтобы затекать туда, куда его не просят, обосновался в характере, но...
Его увидели.
- Это не Сёма.
- Эй, ты! А ну, подойди!
Егор развернулся и побежал. Он слышал, как люди сорвались со скамеек и бросились за ним, точно стая воробьёв за хлебными крошками. Проблема в том, что они не были воробьями, и Егор не мог разогнать их, махнув пурпурной шторой, которую бабуля приспособила ему вместо плаща.
Он больно врезался коленкой в карусель, и та предательски заскрипела, скорректировав курс преследователей. Хромая, бросился мимо каменной беседки, прошмыгнул под раскидистым вязом вглубь гаражного массива, где надеждой уже не пахнет. Его изловят, как зверя. Окружат и поймают.
Эта мысль внезапно придала Егору сил, которые, вступив в реакцию с прочими, не заслуживающими уважения чувствами, выпала осадком гнева. Вулкан в животе вдруг пробудился и выстрелил по пищеводу ядовитой жижей, так, что Егор закашлялся. Его голову окутал дым. Крики становились всё громче, резонируя в стенах гаражей.
Подросток развернулся. Закрыв глаза, он мог почувствовать, как сотни маньяков, психопатов, убийц, разбойников и воров сгорают сейчас в его желудке, точно в адском котле. Как лопается кожа на руках тех, кто обижал беззащитных, как варятся изнутри, словно картошка в мундире, насильники. Он был в тот момент ангелом мщения, приносящим наказание всем, кто пребывал в чертогах хоть одного смертного греха. А эти ребята... (эти, из ртов которых несёт пивом и куревом, глотки которых исторгают смешки и скабрезные шуточки, а глаза так и шарят, и прикосновение этих взглядов - что касание мокрой тряпки) все они уж точно были не в одном из этих чертогах за один только сегодняшний вечер.
- Поэтому я приговариваю вас к смерти! - сказал Егор вслух.
- Что ты там несёшь, щенок?
Уже совсем рядом.
- Смотри! Что это?
- Что за глупые фокусы?
- У него голова, что ли, горит?
- И живот светится!
Кашель. Шёпотом:
- Пойдёмте отсюда, пацаны.
Но Егор не собирался выпускать их из своих лап. Тем более что одного из преследователей он узнал и жаждал поквитаться.
- Я от вас и пепла не оставлю, - прошипел он, почувствовав, как волна жара отодвинула от него прижавшихся друг к другу людей минимум на шаг.
- Да знаю я кто это. Что вы сразу в штаны напустили?
Громкий женский голос напугал его до чёртиков. Молодые девушки иногда представлялись Егору чудищами, что так и жаждут раскроить такому как он голову какой-нибудь шуткой, или даже пренебрежительным взглядом, но не это сейчас заставило его растерянно икнуть. А то, что Егору этот голос был знаком. В нём не было ни страха, ни отчаянной надежды на спасение, только небрежная весёлость.