- Я хочу вам помочь, - сказал Данил. - Например, я могу искать других детей там, куда вы, маленькие мышки, не доберётесь.
- Это слишком опасно, - хором ответили Первая Мышь и чёртик. Затем мышь продолжила: - Святая правда, что мы со своими короткими лапками можем успеть далеко не всюду. Снег нынче очень глубокий, а вороны откормились и реют повсюду чёрными призраками. Но я не могу подвергать опасности единственного по-настоящему живого ребёнка, который к тому же так добр, что выслушал нашу историю от начала до конца.
Малыш дёрнул плечами.
- Мне просто не нравятся эти вороны. Я мог бы кидаться в них снежками или камнями. Буду прятаться под крышами, в автобусах и трамваях. Там они меня не достанут. А вас, маленьких мышей, я могу носить в карманах и отгонять ворон, пока вы будете селиться в головах людей.
И несмотря на то, что чёртик и Первая Мышь отчаянно протестовали, Данил не желал ничего слушать. Он набрал полные карманы мышей и, радостно насвистывая, вышел на первую свою битву с воронами. Не сказать, что он не боялся, но страх с лихвой побеждался другим чувством, светлым чувством: мальчик в первый раз ощущал себя по-настоящему кому-то нужным.
Первым делом он направился в давешний трамвай, благоразумно обходя по большой дуге людей без головы, чьи плечи служили насестом для чёрных комков перьев. Им уже ничем не поможешь. Запрыгнув на подножку, вежливо поздоровался с бабушкой-кондуктором в оранжевом жилете и с пуком седых волос, заколотых на затылке спицей. Её лицо было повёрнуто к нему, но глаза казались чёрными шариками, полными замёрзших мыслей. "Наверное, она думает о кошках, которые остались дома без еды", - решил Данил.
- Мне кажется, в голове у этой старушки будет очень уютно.
Но мышки уже разбежались из его карманов по салону в поисках новых жилищ. У старушки доброе лицо. Наверное, когда настанет весна и все люди снова оживут (Первая Мышь ничего не говорила насчёт того, что чудо случится именно весной, но Данил отчего-то думал, что всё должно быть именно так), она в первую очередь захочет проведать, как там её кошки, а вовсе не собрать звенящую дань с новых пассажиров...
А вот этот мужчина, прижимающий к груди дипломат и безучастно смотрящий в окно, первым делом подумает: "Чесное слово я буду стараца стать умным штобы мне с нова стало хорошо", а потом встрепенётся, словно задремавший на ветке воробей - откуда бы ей взяться, такой дурашливой и немного грустной мысли, будто составленной из вырезанных из газетных полос и книжных страниц букв? "Стараца стать умным", ну надо же! А вот эта жующая жвачку, судя по тому, как смешно отставлена у неё челюсть, девчонка, сразу, как оттает, вынет из ушей наушники, стряхнёт с себя тонкую корочку льда и уступит кому-нибудь место.
Данил остался один. Он посмотрел наверх и подумал, что одна из дыр в потолке, кажется, стала шире. Ещё немного, и туда сможет протиснуться среднестатистическая ворона. Нужно что-то предпринимать... срочно, потому что над самой головой слышен стук когтей по железной крыше.
Кубарем Данил вывалился наружу, взял в охапку ком снега и бросился обратно. Он успел слепить два снежка и один из них даже зашвырнуть в дыру, прямо в раззявленную воронью пасть, прежде чем случилось кое-что из ряда вон выходящее.
Чертёнок, который неслышно следовал на Данилом по снегу, рысцой, на четверёньках, словно ночной зверь вроде койота или гиены, чертёнок, которого мальчишка искренне считал своим единственным другом, вдруг взобрался по штанине и куртке к самому лицу и одним быстрым движением натянул ему на глаза шапку.
- Ай! - воскликнул мальчик. - Что ты делаешь?
Снежок, уже приготовленный к броску, выпал из рук и разбился о мысок ботинка. Малыш стянул с головы шапку как раз, чтобы увидеть, как чертёнок вытаскивает из сумки женщины с высокой причёской и одутловатым, почти жабьим лицом овальное зеркальце в рамке.
- Ты должен бежать! Это не твой странный мир - хотя твой не менее странный - и опасность караулит тебя здесь на каждом шагу.
- А мне здесь нравится, - сказал Данил, скрестив руки на груди. Я здесь - полезный человек!
Перепрыгивая с одного поручня на другой, как мартышка, чертёнок подтащил зеркало к Данилу и, обхватив его обеими руками, поставил перед мальчиком.
- Выгляни на улицу!
Данил посмотрел. Как быстро, однако, здесь наступает вечер! Сумерки упали на город, как стая ворон... постойте-ка, ведь это и есть стая ворон! Будто почувствовав угрозу своей безраздельной власти, полчища мясистых, злых птиц, казалось, слетелись сюда со всей округи.
- Ты хочешь каждую закидать снежками?
Мальчик ничего не сказал, только упрямо выпятил губу, как делал его отец.
- Беги отсюда, пока не поздно! Говори волшебное слово!
Тимоха повернул зеркало так, что Данил мог видеть своё лицо, с непривычно-алыми щеками (он никогда не проводил на улице времени достаточно для того, чтобы лицо покрыл румянец на морозе), с трепещущими крыльями носа, которые готовы были не выливать, а напротив, впустить в себя кровь всего мира. Струйка подсохшей крови всё ещё тянулась из одной ноздри прямиком к верхней губе.
- Но мышки... их же заклюют до смерти!
- Нет! - сказал вдруг кто-то под самым ухом. Данил завертел головой и увидел Первую Мышь на своём правом плече. Она сидела на хвосте и передними лапками нервно перебирала собственную шерсть. - Почти весь мой народец уже спрятался. Никто не знает почему, но эти отвратительные создания никогда не решаются дотронуться клювом до человека, в голове которого поселился кто-нибудь из нас. Самое большее, на что они способны - это сидеть на плече и каркать, стараясь вывести из равновесия моих сестричек. Но серый отряд не так-то легко напугать!
- Я мог бы таскать по десять мышей в кармане, - грустно сказал Данил. - А если смастерить какую-нибудь корзинку, вроде тех, в которых воспитатели летом выносят нам бутерброды и орехи...