— Нам с тобой, Виктор, за освоение новой техники одним приказом благодарность объявили. Я, когда увидел твою фамилию, был уверен, что это именно ты.
— Знаешь, а я не обратил внимания, — искренне признался полковник.
— Эскадрилья у меня отличная была, мне и доверили новую технику в первую очередь, — не без гордости заявил я.
И тут мне захотелось рассказать о людях, с которыми служил, породнился духом, как тяжело было с ними расставаться, покидать насиженное место. Муторно сейчас в кабинете, тишина — хоть пылесос включай.
— Ничего, здесь работа интереснее, — словно уловив мои невеселые мысли, успокоил Виктор Иванович. — Погодка здесь шальная, в аккурат для хорошего летчика. Циклоны часто блудят. Нанайцы говорят, что июль еще не лето, а август уже не лето. И учения, как правило, вместе с дождями проходят. Оранжерея для первоклассных пилотов. Ты все еще майором?
— Давно уже послали на подполковника. Нет пока.
— Присвоят…
Мы подошли к подъезду четырехэтажного дома. Постояли возле красного грибка с детской песочницей. Потанин, задрав голову, посмотрел в небо, как бы разгадывая погоду на завтра. Вошли в подъезд, поднялись на второй этаж. Виктор Иванович нажал на плоский матовый клавиш. В прихожей проиграл музыкальный звонок. Спущенным курком лязгнул английский замок. Дверь открылась. Пахнуло духами, ванилью, жженым сахаром. В проеме показалась высокая женщина в роскошном цветастом халате с белым отложным воротником. Это была Елена Александровна! Стройная, статная, немного пополневшая, с милым тонким лицом, с пышной копной вьющихся каштановых волос. Она и не изменилась, эта забальзамированная женщина. «До чего же дурашлива наша память!..»
— Гляди, Лена, кого я привел! Старый знакомый! — представил меня Потанин.
Жена капризно сложила в трубочку губы, пожала плечами:
— Не знаю…
— Да ты что, Лена? — удивился Виктор. — Класс наш училищный вспомни. Стрельников это! Сама пятерки по-английскому ему ставила. Теперь забыла, — неподдельно упрекнул ее муж.
— Правда, правда, не помню.
Она по-детски положила голову на плечо.
— Не помню, Виктор. Понимаешь, не помню, — призналась она, и бровь ее насмешливо дрогнула. Может, мне показалось?
Я стоял у дверей, ждал, пока меня опознают, и чувствовал себя каким-то виноватым.
— Ну как же, Лена?! В одной эскадрилье с ним были, — настойчиво помогал ей припомнить Виктор, будто от этого зависело, впустит она в дом или не впустит.
— Постойте, постойте! — вдруг опомнилась Елена Александровна и сделала несколько шагов назад, вроде бы для разгона своим воспоминаниям. — Курсант Стрельников! Вернее, майор, майор! — притворно замахала она руками, — Это тот самый, который не мог вылететь самостоятельно? Как же, как же, вспомнила. Ой, как, товарищ майор, я за вас переживала, беспокоилась!
«Только это и вспомнила? Что ж, спасибо и на этом, — отдалось в сознании. — А у меня от этой встречи волос на затылке зашевелился и ворот у рубашки, который гладил утром, тесным сделался. Не вылетел самостоятельно, товарищ майор, факт обжигающий! Переживала, беспокоилась…»
Повесив на оленьи рога фуражки, надев мягкие войлочные тапочки в косую клеточку, мы прошли в комнату.
— Гость ко времени, я как раз пирог испекла. Накрывай, Виктор, на стол, — приказала жена и легкой походкой удалилась на кухню.
Потанин засуетился, совсем каким-то другим стал, вроде бы от него что-то убавилось. То он бежал на кухню, то возвращался, расставлял стулья, садился за стол. Но, прислушавшись к звону посуды, снова бежал туда и приносил какую-нибудь тарелку.
На столе появилась запотевшая бутылка шампанского, хрустальные фужеры с толстыми гранеными ножками, румяный пирог, тарелки с лепесточками желтого лимона и ломтиками белоглазой колбасы.
Квартира у Потаниных просторная. В промежутках между коврами леденисто сверкают полы. Стены уставлены полированной мебелью со множеством шкафов и шкафчиков. О такой мебели мечтает моя Аля. От двери до самого угла — большой шкаф-стенка. На верхних полках мерцает позолота корешков книг, внизу — фарфор и хрусталь в застекленной горке. Два массивных мягких кресла, между ними — журнальный столик и голубой торшер на тонком стебле. В углу чугунные гири и гантели.
Со стен, со шкафов смотрела Елена Александровна. Ее портреты в золоченых рамках красовались везде. То она смотрела строго, то весело, то кокетливо. «Товарищ преподаватель!»
Виктор, заметив, что я разглядываю портреты жены, сказал:
— Леночка моя любит фотографироваться, а я это дело не особенно уважаю, правда, вот раньше… — Он загадочно улыбнулся, наклонился к шкафу, открыл нижние створки и достал оттуда толстый альбом с медной узорчатой пряжкой. Быстро полистал его и протянул мне пожелтевшую от времени фотокарточку. На ней был изображен пухлощекий, длинноносый мальчуган в большой фуражке со звездой, в широкой, вздувшейся по бокам полинявшей гимнастерке с погонами, в коротких штанишках и босиком.