Мы сели возле избушки о застекленной верандой, выпирающей из-под задранной назад косой крыши. Вокруг нее — копья антенн, сети проводов и расчалок. По деревянной гремящей лестнице, выбивая чечетку, быстро спустился небольшого роста, коренастый, с розовым блестящим лицом офицер. Руководитель стрельб. Я узнал его сразу.
— У вас все готово, товарищ Яшин? — спросил Потанин, не дожидаясь официального доклада.
— Так точно, товарищ командир! — бодро ответил майор.
— Связь с аэродромом есть?
— Связь в полном порядке, товарищ полковник! — бойко отчеканил выросший из кустов сержант с приветливо-лукавой физиономией.
Я долго стоял, оглохший от вертолетного грохота. Земля усыпана фиолетовыми бусами голубицы. Ягоды смотрят на меня со всех сторон птичьими глазками. И такие крупные, блестящие от сока. Бери их голыми руками! Пахло вареньем, горячей хвоей, пчелами, которые эскадрильями кружились над этим лесным лакомством. Вот бы сейчас сюда десантом Алю с сыном высадить!
Поодаль шелестит маленькая речушка, шлепается о береговые переплески. Скорыми струями мчится она по камням, то внезапно скручиваясь в упругий зеленый жгут, то делая замысловатую петлю, и прячется в зарослях. Над пей, глядясь в рябую воду, родственно сомкнули свои ветви нежные березки, дикий кедрач и мягкие осины. Возле деревьев развалистыми кустами прилег таинственный, сказочный папоротник — любимое кушанье дальневосточников.
— Жарко! — говорит Потанин, глядит на речку и колотит себя руками по груди. — Давай напьемся. Водичка здесь целебная, на таежных корнях настояна.
Он изгибается, прирастает к земле так, что сам становится похожим на кедровый корень. Зачерпывая воду в пригоршни, он пьет с наслаждением.
Вода действительно вкусная, за уши не оттянешь, после нее долго не захочется пить из-под крана.
— Эх, искупаться бы сейчас. Да жаль, что здесь воробью по колено, — искренне сожалеет Виктор Иванович. — Может, разуемся да пошлепаем босыми ногами по каменистому донышку, как бывало в деревне? В моей Трофимовне тоже такая же мелкая с перекатами речушка. — От ледяной воды губы у Виктора стали ярко-красными и припухли малость.
У меня над головой вспорхнула птица, стряхнула горсть искорок и звонко пропела, точно доказывая нам, что лесная голытьба всегда начеку. Птицы заголосили вокруг, и казалось, что. лес закачался от их песен.
Мы взобрались на веранду. Оттуда были видны вычерченные и обозначенные пожелтевшей известкой круги, в центре которых — силуэты самолетов, танков, автомобилей, зурсов.
Сидим на крепко сколоченных из березы табуретках возле столика с покатой крышкой.
Каждый глядит в ту сторону, откуда должны заходить истребители на цели.
— Разрешите узнать, товарищ майор, — пододвигаясь ко мне вместе с табуреткой, обращается Яшин. — Как полет с Прохоровым прошел? Какое у вас о нем впечатление?
— Хорошее впечатление. Думаю, что он вполне сможет летать в облаках, — отвечаю я твердо, даже сам удивляюсь своей твердости.
Яшин немного помолчал, точно взвешивая мои слова, их значение, и сказал:
— Может быть, и так, но по-моему… — Он замотал головой, побарабанил носком ботинка по полу.
— Что там «по-моему, по-моему», — жестко оборвал его командир. — Скажу я вам, оба вы торопитесь, как голые в баню. А вы, Яшин, вообще хотите отмахнуться. И нечего тут выражаться загадками.
«Потанин за Яшина горой стоит», — вспомнил я слова Прохорова.
Яшин нахмурился, разглаживая морщины, набежавшие на широкий с клиньями залысин лоб. Ему хотелось порассуждать об этом, но, глянув на Потанина, а потом рикошетом на меня, он не решился. Чуть помолчав, он с каким-то мстительным удовольствием заметил:
— Что же вы сами, товарищ полковник, не летите с Прохоровым? Сколько можно с этим делом тянуть? — На последней фразе голос Яшина осел, будто отсырел разом.
Потанин аж вскочил с места. Его фуражка чуть ли не уперлась в низкий, скошенный назад потолок.
— Будто не знаете, Яшин? Елкина мать! — Полковник покачал головой и, обращаясь ко мне, спросил: — Помнишь, я тебе рассказывал, как от одного летчика хотела жена сбежать? Так это от Прохорова. Яшин уже забыл об этом. Напомню заодно и ему. Прохоров тогда но части дежурил. А накануне с женой поссорился. После дежурства пришел домой, а жены нет. На вешалке ее старое платье висит, на нем записка булавкой приколота: «Прощай, Юра, уехала к маме. Навсегда… — Люда». Вот тебе и Люда-блюдо! Замполит встретил Прохорова в гарнизоне пьяным, как говорят плотники, в доску. И руками развел. «Как это уехала? — спрашивает. — Что это еще за лягушка-путешественница?» «Хватит распаляться, — тороплю я замполита, — садись в машину и поезжай в аэропорт. Самолет через час улетает. Вези ее прямо ко мне! Сопротивляться будет — милицию вызови».