— Шолохова я и без тебя знаю. Читал. Из клюва в клюв — это верно. Только ведь у твоего беркута совсем задачи другие, и нет у него такого сжатого план-графика. А тут что ни день, то вводная. И такая, что, если вставишь в счетно-решающую машину, — в щепки разлетится от напряжения.
— Ты не обижайся, Виктор Иванович, я просмотрел у тебя протоколы заседаний методического совета и не нашел там даже намека на то, как следует учить пилотов летать в облаках. Значит, нет у тебя в полку единой методики обучения, твои командиры учат летчиков всяк по-своему, не опираясь ни на педагогику, ни на психологию, учат, как ты говоришь, вообще. К примеру, командир звена капитан Рязанцев, который фактически должен был отвечать за подготовку Прохорова, — сам не летает с инструкторского сиденья в сложных условиях. Это логично?
— Постой, постой, как же так, — одернул меня Потанин и выдвинул ящик стола. Покопался там, вытащил тетрадь. — Нелогично, нелогично, — приговаривал он, шелестя страницами. Задышал тяжело. — Да, да, верно ты подметил, узрел… Зам мой уходит… — Потанин прикусил губу.
«Всерьез принимает, задумался… Наверное, мне с этой точки и надо было начинать…»
— Вот так-то, Виктор, — уже увереннее заявил я. — Вопрос о единой методике обучения молодых летчиков надо ставить остро, крупно и бескомпромиссно. — Теперь я почувствовал, что загорелся. — Я уже не говорю о грубости и резкости инструктора. Грубость при обучении пилотов, и особенно в облаках, — это второй враг после плохой погоды. Наша культура измеряется не количеством запомнившихся имен композиторов и художников, а числом летчиков, из которых мы сделали настоящих защитников Родины, — заключил я.
А Потанин уже вознес руки, как тогда на стадионе:
— Ну-ну, хватит, хватит, разошелся… Будто мы тут ни психологий, ни педагогик не читаем. Художники, композиторы, беркуты… Наплел. Четкий ты больно стал, навострился… — Виктор, вытянув губы, шумно вогнал в себя папиросный дым. Помолчал. Тишина стала неловкой, и он, почувствовав это, улыбнулся. А потом поглядел на меня косо, как на самолет, который вдруг снизился на недопустимо малую высоту, почесал затылок и хотел что-то сказать. Но я продолжил:
— Ну, представь, Виктор, многому ли можно научиться, если за тебя будет пилотировать инструктор? Я понимаю, что в управление надо вмешиваться лишь тогда, когда возникает опасность. Но не тогда, когда инструктору не нравится полет, когда, как ты говоришь, он демонстрирует свое настроение. Если мы будем приучать пилотов в воздухе действовать только по нашей воле, то ему и противник может навязать свою волю.
— Это верно, припер ты меня, — согласился полковник. — И насчет грубости твой верх, инспектор. Я же не Христос. Срываюсь иногда. Сам вижу. — Голос его смягчился, глаза потеплели, и глядел он теперь на меня с каким-то новым вниманием. — Вот недавно один техник выпустил машину в воздух с комком грязи в нише шасси, и после взлета не убрались колеса. За это я техника разделал под орех. Что ж, прикажешь, в «Крокодил» про него писать? Интересно и другое: техник моей жене на мою грубость пожаловался. Доложил, можно сказать. Генерала нашел. Лена со мной после этого случая неделю не разговаривала, молчанкой казнила. Воспитывала… — Виктор Иванович откинулся на спинку кресла и заколыхался от смеха. Смеялся он долго, с придыханием, взмахивая одновременно руками и хлопая себя ими по коленям. Смех этот был кстати, он разрядил обстановку.
Я глядел на Потанина и удивлялся. Сколько в этом человеке и смелости, и мужества, и доброты, и дерзости, и всего, всего… В одном человеке!
«Слава богу, он меня еще слушается…» — вспомнилась фраза Елены Александровны. И что бы Потанин ни говорил, как бы ни смеялся, он всегда чувствовал ее присутствие, хотя и невидимое, незримое, но заставляющее осматриваться. Только почему у меня такая услужливая память — снова воскресила Елену Александровну? А, ладно, в этом грех небольшой.
— У самолета, Виктор, когда ручку перетянешь, начинают крылья дрожать — не нравится. А мы дело имеем не только с машинами, но и с людьми. Которым, кстати говоря, от нас, командиров, иногда и защититься-то нечем.
— Чего им защищаться? — снова забасил Потанин. — С командирами не разговаривают, а отвечают на вопросы. Шучу, конечно. — В глазах его опять заплясали веселые искорки. — Все ты верно рассуждаешь, Сергей. Откуда таких формулировочек набрался, и обороты у тебя все через крыло. Но говорить с тобой хорошо, интересно. Если и правда Яшин с меня пример берет — проведу профилактику честь по чести. С командиров примеры надо брать хорошие. И не думай, что я хотел Прохорова выгнать. Что сомневался, да и сейчас сомневаюсь, — верно. Но осторожность пока еще с трусостью не путаю. Не советую и тебе с выводами торопиться, надо все взвесить. После ссоры с женой и всех тех дрязг, которые он испытал, трудно ему в облаках летать будет. Отстояться он должен.