— Прохоров в основном в наряде отстаивается, уже ремень затянул на последнюю дырочку, — ввернул я, но слова мои прервал телефонный звонок. Потанин взял трубку. Выражение лица его изменилось, в голосе прозвучала прежняя строгость.
— Что же, вы без меня этот вопрос решить не могли? — спросил он и переложил трубку в другую руку. — Вот и решайте. Чуть что — сразу ко мне. Вот я еще с вас спрошу. Почему же на методическом совете не ставили вопросы о подготовке летчиков в сложных метеоусловиях? Да нет, нет. Единая методика… Вы слушайте, слушайте. Вопросы буду задавать я, а вы на них отвечать обязаны. Проверю, проверю. Оправданий мне не надо… — Полковник положил трубку. Помолчал. И, резко поднявшись с кресла, спросил: — Слушай, Сергей Петрович, ты любишь пельмени?
— Кто же из русских не любит быстрой езды и пельменей?
— Поедем-ка тогда в столовую. Там сегодня наши девчата целую гору пельменей накатали. Соловья баснями не кормят…
Небо обвисало все ниже и ниже. На северо-востоке редкий и нудный дождь усердно заштриховывал линию горизонта. И теперь уже трудно было различить границу между землей и небом — все смешалось, спуталось. Вскоре из растрепанной, лохматой тучи, что остановилась прямо над аэродромом, хлынул ливень. Крупные капли беспощадно решетили бетонку. Туча, израсходовав весь свой «боезапас», облегчилась и пошла вверх, подпирая все небо. Облака, подхватывая ее движение, поднимались выше, натягивались туже и как бы выравнивались, грунтовались и сглаживались. Смешиваясь, размазывались и их краски. Небо становилось серо-стальным и уже казалось сотканным прочно и надежно. На аэродром легла тишина. Только веселые птахи стремительно носились у самой земли и призывно кричали. Дождик прибил к траве козявок и букашек. Птицы бесновались и радовались, дурея от богатой и обильной еды. Пернатые то стригли влажный воздух над летным полем, то проходили на бреющем возле самолетной стоянки.
Техники самолетов быстро скинули с крутых спин истребителей подмокшие брезентовые чехлы. И теперь они стояли с откинутыми назад крылышками, трогательно прижавшись друг к другу, как прирученные птицы. На бугорке, приплюснутом тяжелыми тучами, бесшумно крутилось решетчатое зеркало радара.
После построения личного состава полковник Потанин вместе с метеорологом подошел ко мне.
— Учитесь, учитесь, Юрий Романович, я же не против вашей учебы, лишь бы на службе не отражалось и на всем остальном, — закончил он разговор с капитаном.
Роженцев остановился. Покорно кивнул. И как-то разом подобрел, поясняя своим видом, что теперь он сделает «нужную» погоду.
— Беда мне с этим Роженцевым, — недовольно проговорил Потанин, косо поглядев вслед капитану. — Пусть учится. — И, положив мне руку на плечо, сказал: — Что ж, Сергей Петрович, «спарка» в твоем распоряжении. Летай. Потребуется боевой самолет — бери «двадцатку». Приказал, чтобы ее на всякий случай подготовили. Это машина моего заместителя.
— Спасибо, товарищ командир, — улыбнулся я.
— Майор Яшин! — обернувшись, позвал полковник командира эскадрильи.
— Я вас слушаю, товарищ полковник! — забегая вперед, представился Яшин.
— С Прохоровым подготовку к полетам провели?
— Так точно, вместе со всеми.
— Вместе со всеми, — недовольно проговорил полковник. — Что это вы сегодня так плохо выбриты?
— Проспал малость, товарищ полковник, — загребая в горсть пухлый подбородок, ответил комэск. — Жена забыла будильник завести.
— Что же, вам жена будильник заводит?
— Конечно, — попытался улыбнуться майор.
— Здорово, скоро Светлана Семеновна и двигатель вам запускать будет, потом и пилотировать за вас в групповом полете…
А я вроде бы от разговора уже отключился и Потанина слушал краем уха. Мои мысли уже крутились вокруг предстоящего полета с Прохоровым. Они крутились, как шестеренки, иногда набегая зуб на зуб. Я волновался — не за себя, а за летчика.