Смеется. Обращается в мою сторону;
— Что стесняетесь? Подходите ближе, как в воздухе.
Результат полета ясен. «А еще лететь не хотел! Куда не надо первым лезу…» Тут я почувствовал твердость земли под ногами. Стою возле бывалых летчиков, смотрю по сторонам: мне очень хочется, чтобы меня сейчас все, все видели.
— Дай-ка, Алексеевич, папироску, — попросил Высотин у Малинкина. — В сторонку чуточку отойдем, покурим.
Глаза Высотина были одновременно и веселые и грустные. Он молча закурил, пустил кольца дыма и легонько поколотил себя в грудь ладонью с растопыренными пальцами:
— Конечно, режим, Сережа, тяжеловат, — произнес он растянуто.
И вроде бы сказал это не Высотин, а кто-то другой и совсем чужим голосом. Глядя на него, на такого великана — не поверишь. И мне от этого его признания стало как-то неловко. Но Высотин, немного приободрившись, добавил:
— Ничего, если ветеран проигрывает бой молодому пилоту, это еще не значит, что он сдает свои позиции. Просто у него появились хорошие ученики, Так ведь, комэск?
— Безусловно, товарищ подполковник, — не без гордости откликнулся Малинкин и, посмотрев на меня, с улыбкой добавил: — Да этот рыжий бугай…
Я не обижался на Малинкина, когда он называл меня «рыжим» — по цвету волос мы с ним были, как близнецы.
— Так и летайте, Шариков! — сказал Высотин с нажимом. В штаб пошел.
Подполковник медленно пошагал по рулежной дорожке. Мы С комэском оцепенело глядели ему вслед. Куртка на спине Высотина топорщилась, будто под ней были сложены крылья.
Я поспешил в стартовый домик. Так мне есть захотелось, перед полетом аппетита не было, а на кислородной диете долго не продержишься. С каким бы смаком я сейчас уплел те котлеты, которые не съел за завтраком, их запах прямо раздражает… Еще не терпелось рассказать про воздушный «бой» с асом. Встретил капитана Гуровского.
— Хоккей сегодня! Наши с Канадой играют. Сила! По телевизору будут показывать! — с ходу сообщил он с каким-то злобным, веселым азартом. При этом на тонкой шее капитана выступили прожилки. — Пора уже и закруглять полеты! Налетались. Такая игра! Ледовое побоище! Это тебе, браток, не шахматы, — с упреком добавил он. Гуровский целиком и полностью был поглощен предстоящей встречей по хоккею. Он торопился и, видно, сам не знал, куда торопился, а мне не хотелось, чтобы он уходил. Хотелось, чтобы он про бой с Высотиным спросил. Видел ведь, как мы красиво парой садились. Не спросил Степан.
И я не стал ничего говорить, не стал хвастать. Вдруг в ответ Гуровский ничего не скажет, промолчит? Тогда мне будет стыдно. От этих мыслей чувство победы уже не казалось таким полным и радостным. Победа, конечно, была, но в чем-то другом.
Про этот бой я никому не рассказал, даже Генке. Кстати, друг тоже не поинтересовался. Он будто бы знал, что Высотин во сне меня от верной гибели спас. Да разве только во сне, разве только меня одного?..
Фотопленка воздушного боя действительно была хорошая. Но что пленка? Она хотя и высокочувствительная, но без души ведь. На ней можно отснять самолет в перекрестии прицела и детский мультфильм.
С той поры мы с подполковником Высотиным сдружились. Часто играли с ним в шахматы. Играл он остро, рискованно, обыграть его удавалось редко. На обдумывание хода он затрачивал секунды и очень не любил, когда я долго думал.
— Нельзя же так, — сокрушался он. — Самолет летит и летит, время глотает, километры наматывает. Партию шахмат переиграть можно, а полет не переиграешь. Не приучайтесь к цейтнотам. Для летчика-истребителя это недопустимая роскошь. Шахматы — превосходный тренаж мозгов.
Действительно, во всем его облике виделось что-то истребительское: внешнее спокойствие и внутренняя готовность к неожиданности, внезапности, ко всякого рода сюрпризам.
— Товарищ подполковник, — спросил я однажды, — кем бы вы были, если не летчиком?
Он не задумываясь ответил:
— Летчиком!
Высотин чем-то напоминал моего друга Генку Сафронова, но, чем именно, понять я не мог.
Теперь вместо Высотина прибыл подполковник Карпов. Ох и принципиальный мужик. Прямо видно было, что он мучился от мысли, что мы, будучи недостаточно хорошо обучены, в суровых условиях можем сплоховать. Полетишь с ним на «спарке», отличную оценку ни за что не поставит. «На пятерку раньше один бог летал, — говорит. — И то раньше. А сейчас еле-еле на троечку вытягивает: положенный режим не выдерживает — кругом спутники летают, он но успевает головой вертеть — на осмотрительность много времени затрачивает, столкнуться боится. И за приборами не глядит, как следует. Пятерку могу вам только за настоящий бой поставить».