Выбрать главу

Земля, приветливо покачиваясь, несется навстречу. И вот уже бетонная полоса разматывается под колесами, как ожившая каменная лента.

— На якорную! — сказали наушники после посадки. Так подполковник Малинкин называет самолетную стоянку, когда у него очень хорошее настроение. Хотя я понимаю, что руководитель полетов не один карандаш поломал, пока вывел меня на аэродром. В молодости Малинкин служил в морской авиации. Носил черную форму. Теперь его уже давно перевели в Военно-Воздушные Силы и переодели во все зеленое. От «морского» у него всего лишь осталась терминология да походка матросская, вразвалочку.

Зарулил. Убрал обороты и медленно потянул рычаг стоп-крана. Турбина тяжело и сочувственно вздохнула и смолкла. Уцепившись руками за борта кабины, я с силой отлепил обмякшее тело от чашки сиденья и по приставной лестнице спустился на землю. Механик рядовой Могильный отошел в сторону и с удивлением таращил на меня глаза. Самолет стих, присмирел. От нагретого движка струился вверх дрожащий легкий воздух. Самолет источал запах неба, горячего металла. «Устал мой «ястребок». Трудновато ему пришлось…» Так и хотелось погладить его гладкую обшивку рукой.

Из тайги сочился сырой, пахнувший прелым лиственным прахом воздух. Я чувствовал, как расширялась моя грудная клетка, и я становился сильнее от этого горьковатого, вольного запаха. Наверное, только летчики могут так остро ощущать радость от твердости земли под ногами и любить эту землю по-своему, по-особенному.

Вокруг торопливо бежали вихлявые ручейки. В лужицах дрожало и билось небо. Вот и Сафронов с Ожиговым по грязи пришлепали. Семен держал в руках красную заглушку от двигателя, а друг — шлемофон корзиночкой, будто по грибы собрался.

Протягиваю руку Ожигову:

— Спасибо, друг. Ты меня своей принципиальностью здорово выручил. Без подвесных баков буза бы получилась.

Семен покраснел, смутился.

— Момент, командир, руки грязные, — передернул он плечами, положил заглушку на землю и вытер ладони о мокрую траву.

— Рассказывай, герой, как в паре с Ильей пророком на сверхзвуке ходил, групповую слетанность отрабатывал? — рассмеялся Генка.

— Так я что, последним садился? — спросил я у него.

— Последним.

Прибежал Сидоров. На лице неизменный румянец.

— Горючки много осталось? — спросил он с ходу.

— Баки сухие, — ответил техник. — Хорошо, что на заруливание керосину хватило.

— Подвезло, — протянул Виктор, сложив в трубочку губы. — Удачливый ты мужик!

— Это вот Семен удачу ко мне на поклон привел, — похвастался я.

— Честно скажи — испугался? — лукаво щурясь, спросил Генка.

Он думал, что я совру, а я промолчал.

Домой шли втроем: Генка, Виктор и я. Миновав летное поле, мы стали переходить горбатый деревянный мосточек, переброшенный через большую канаву. И тут я увидел закутанную в бордовый плащ Наташу. Она стояла на бугорке и счастливо улыбалась.

— Я давно вас заметила, — радостно сказала жена.

— А ты чего это сюда прискакала? — спросил я.

— Не прискакала, а пришла, — поправляя сбившуюся на затылок косынку, обиделась Наташа. — Такая гроза — жутко! А вы еще летаете. Олежку к соседке отнесла, а сама сюда прибежала. А кто из вас сейчас садился?

Сидоров вопросительно, не без намека глянул на меня: дескать, и твоя жена «вмешивается во внутренние дела» — все они на одну колодку.

— Генка садился, — соврал я, не зная для чего.

— Гена — герой! — восторженно произнесла жена.

— У тебя все мужчины — герои, кроме меня. Я сверху вижу все — ты так и знай, — в шутку заметил я.

— И ты, и ты у меня — герой! Все вы, ребята, герои, — обнимая нас, затараторила Наташа.

— Чур, не всех! Чур, не всех! — снова пошутил я.

Мы шлепали по грязи между насквозь промокших деревьев. Шли и смеялись, забыв обо всем на свете. Да, не беззаботная и сытая жизнь дает человеку радость, а постоянное напряжение и заботы. А опасность? На земле о ней мы и думать перестали. Просто знаем, что есть такая вредная штука в небе, но становиться перед нею на колени никто не собирался. Такова была моя жизненная позиция, такой же она была и у Генки с Виктором. Кое-что в этой «позиции» смылила и Наташа. Не понимала ее пока Юля.

У самой большой и широкой улицы гарнизона, как ее называют «Летящей», нас догнал рядовой Могильный.