— Не беспокойся, с Яшиным я разберусь и нарисую себе картину. Лениться мужик стал. Эскадрилья отличная. А перед Прохоровым и я малость виноват. Затянул. Детский садик я в то время принимал у строителей, потом еще думал, что Прохорову после ссоры с женой надо было отстояться, в себя прийти. А тут вот ты пожаловал. И оказалось… Словом, получилось отменно. Тебе ведь служить в этом полку. Прохорова выпустил — дал летчикам фору. Они любят такое. Значит, утвердился.
— У Яшина, думаешь, хватит сил подняться выше привычного? — спросил я, чувствуя себя уже его заместителем.
— Безусловно, хватит, не хватит — добавим! Зачем нас тогда здесь поставили? — Потанин немного подумал и как бы сам рассудил: — Прохорова сегодня же переведем, приказ отпечатаем. А по поводу единой методики обучения, как приедешь, вместе возьмемся за это дело, партийную организацию подключим.
— Разумеется.
— На-ка вот, передай своей жене. Скажи — от Потанина. Она должна вспомнить, как я к ее отцу за учебниками бегал. — Виктор протянул мне коробочку с духами «Белая сирень». — А это сыну твоему — самолетик! Солдаты мои из плекса сделали.
«Не обделила тебя природа эмоциями!»
— Сына-то в летчики готовишь? Или картуз с большим козырьком купил, чтобы небо не видел, не соблазнялся?
— Такие картузы обычно мамочки покупают. А отцы велят носить их козырьком назад.
— Это верно, — улыбнулся Виктор Иванович. — Давай, Сергей, не задерживайся, побыстрей оформляйся. — И, взглянув на погоны, пошевелил губами: — Ты чего же звезду не приколол, подполковник? Скромничаешь?
— Неудобно! Дырочка посередине на погонах останется.
— Дырочка пригодится… Не век подполковником будешь… Ладно, Сергей, — протянул он руку. — Пойду людей будить, к полетам готовить.
Я хлопнул дверцей машины, кивнул Потанину в окошечко, и «газик» помчался к вокзалу.
— Понравилось у нас, товарищ майор? — заговорил шофер; ему, наверное, надоело молчать.
— Понравилось, — ответил я, и только сейчас пожалел, что не прикрепил вторую звездочку: лучше бы к Але явиться в новом чине. «И-ех, не долго ты походил в чиновниках!»
— В общем-то у нас здесь неплохо, — поправляя фуражку, согласился солдат. — А вы, видать, нашего командира давно знаете! Я наговорил вам такое…
— Ничего, все нормально.
Шофер промолчал. Только, застенчиво улыбнувшись, поплотнее пригнулся к баранке. Машина побежала повеселее, точно ей передалось настроение водителя.
Солдат, видно, припоминал в подробностях то, что рассказывал мне, когда вез сюда, как Потанин пилотировал над аэродромом — давал фору летчикам. Я же обдумывал свою первую командировку, так сказать, в новом качестве. И благодарил судьбу и своего начальника, который послал меня именно сюда. Радовался такому неожиданному началу своего «конца». Радовался тому, что мне скоро предстоят работать со своим однокашником, «доедать» оставшуюся соль. Служить с человеком, который видел в небе свое призвание, которому оно было записано на роду, которым он объяснял свое рождение, проживая на пашей твердой и прочной земле. Вспомнились слова маршала авиации Александра Покрышкина о том, что ни одна другая профессия не расставляет людей с такой справедливостью, как летная. А сколько времени Потанин уже пробыл в воздухе! Если, скажем, вытянуть все километры, что он намотал в небе, в одну линию, а затем разрезать ее, как доску, на части, то изрядный и прочный кусок кровли над головой наших людей выйдет. И таких, как Потанин, у нас немало — значит, над нашим домом надежная крыша имеется.
«Задействую, задействую», — стучало в голове любимое слово Потанина. И я представил, как он сейчас готовит людей к предстоящим полетам. Командиры эскадрилий составляют плановые таблицы, учитывая до мельчайших подробностей действия летчика на земле и в воздухе, чтобы не потерять лишней секунды. А техники и механики готовят машины к полетам: опробывают двигатели, заряжают пушки боекомплектом, подвешивают ракеты. Локаторщики настраивают свои радары, добиваясь высокочувствительности к малейшим разрядам в небе. По взлетной полосе ходят очистительные машины, сдувая пылинки с бетонки. В летных классах, увешанных схемами и графиками, сидят, склонившись над учебниками, летчики. Вместе с ними теперь и лейтенант Юрий Прохоров.
Воем этим «хозяйством» руководит Виктор Иванович. Хозяйством, где связь людей с техникой и друг с другом настолько тесная, что любой позавидует.
«Летаем мы и ковыряем тайгу снарядами не из-за лихости в крови, а по надобности…»
Это верно. Летаем мы для того, чтобы не изменилось равновесие сил на земном шарике, чтобы, вращаясь вокруг своей оси, не растягивался он под действием центробежных, центростремительных и всяких других нежелательных сил, чтобы меньше было искр на его стыках и швах.
Вчера по телевидению передавали, что на острове Хоккайдо и севернее части острова Хонсю начались маневры «сил самообороны». Как объявило управление национальной обороны, цель, маневров — «отработка отражения нападения на Японию с севера». Кому не понятно, кого они имеют в виду.
…Там, в океане, проходят маневры. Атомные бомбардировщики Б-52, наматывая километры, проходят над Японскими островами. Под их широко распластанными крыльями подвешены зловещие туши ракет, уготовленные для «северного соседа»… Десантные суда тыркаются тупыми носами в мокрые камни берега, открывают свои темные пасти и из них в облаках гари, качая длинноствольными орудиями, выползают железные бруски танков. Цепкими лишайниками карабкаются по склизлым валунам солдаты морской пехоты. Над ними непрерывно, распушив «зонтики», кружат вертолеты. Недалеко от берега пузырится вода — там рыскают противолодочные «Орионы». И ой как надо держать нам ухо востро!
Мне раньше много раз приходилось нести боевое дежурство по охране воздушных рубежей нашей Родины. Трудное это дело. Сиди и жди: копи силы, упрямство, энергию, мысли, умелость рук. Все это может пригодиться в один миг. А чтобы не упустить этот миг, надо учиться и учиться…
И все эти люди, которые сейчас готовятся к полетам, мне почему-то представились разом, одновременно. Я был с ними вместе, видел их перед собой и волновался, будоража свою память. И в этом обмене и смеси своего внутреннего со всем внешним, окружавшим меня — была моя радость, которую хотелось подольше сохранить и уберечь.
«А как же Аля насчет перевода, переезда?» — задал я себе вопрос. Да она с малолетства привыкла к внезапностям кочевого офицерского житья! Родилась возле аэродрома, под шум самолетов. Наверняка скажет: «Я готова» — и засмеется. Не раз уж так было. Женская верность и надежность — природа здесь верно распорядилась. Правда, мебель полированную Аля опять так и не купила. Ничего, и без мебели у нас все будет как у людей.
Я посмотрел на охапку цветов, лежащих на сиденье. «Вот обрадуется. Аля любит цветы».
В НЕБЕ ДОРОГ МНОГО
Когда у меня товарищи спросили, кого я жду: мальчика или девочку, я, не задумываясь, ответил:
— Или девочку, или мальчика…
— А третьего и не бывает, — заметил Генка.
— Оно-то, конечно, не бывает, — запнулся я, — но мне, ребята, все равно. Абсолютно все равно.
— Значит, своего мнения нет, — язвительно вставил один из летчиков.
— Как это нет? — возмутился я, но тут же приумолк. «А может, и нет?»
На самом деле сказать, что мне очень хотелось девочку, я не мог, прав не имел. Наташе хотелось мальчика. Она жена — ей знать лучше. Я как-то заикнулся про девочку, тоже, дескать, Наташкой назовем. По-латыни это означает «родная» — лучше не придумаешь. А она свое:
— Олежку, Олежку, и только Олежку…
Смирился: Олежку Так Олежку. Беленького такого или лучше рыженького с шелковистыми кудряшками, как его рисовала Наташа. И зачем только с ребятами этот разговор затеял! С пол-оборота завелся. Мужское самолюбие. Разве здесь это самолюбие надо проявлять? Нашел место. Точно ведь никто сказать не может. Тут, как в облаках, если без единого прибора летишь. Не знаешь, куда кривая выведет. Гадай на кофейной гуще.