...доктор Варков сжимал кулаки, вдыхал побольше воздуха и, зажмурившись, считал до десяти. Очень он не любил этих своих пациентов. И все же...
Он не судья, у него нет права казнить или миловать. Права нет, а вот возможность есть.
И в последнее время все чаще хочется воспользоваться возможностью. Любое лекарство - яд, любой яд - это лекарство. Дело лишь в дозировке. Только в ней.
Перед камерой бывшего адъютанта старого капитана он стоит дольше. Слишком уж противоречивые чувства вызывает у доктора этот заключенный.
Страх. Убийца - это человек с непредсказуемым мышлением. Трудно понять, что он думает, какие решения зреют в его голове каждый час, каждый миг.
Любопытство. Что он чувствует? Жалеет ли о совершенном? Как собирался жить после?
Жалость. Что бы там ни было - а человек, это всего лишь человек. Со своими проблемами, бедами, страхами и болезнями. А Грегори Хорвен болен. И болен всерьез. Одно время доктор даже считал, что спасти парня может только чудо. Но чуда не понадобилось: молодой организм выдержал испытание недугом. Организм-то выдержал, а вот как справится психика с тем, что ему предстоит?
И наконец, неуверенность.
Хорвен так часто и так горячо повторял, что не виновен. Повторял, даже когда был на грани бреда.
Доктор не считал себя мягким человеком и все же готов был ему поверить. Большого труда ему стоило каждый раз удерживать нейтралитет. Просто молча выполнять свой врачебный долг и уходить, ни о чем не спросив и ни на один вопрос не ответив.
Однажды он даже рискнул поинтересоваться мнением следователя из морского патруля. Напрасно, конечно. Патрульный обещал разобраться.
...В тот день доктор Варков не собирался посещать тюрьму. Это был приемный день и к нему с самого утра шли пациенты. Большинство страдали от неизбежных весенних простуд, один пожилой механик получил серьезный ожог, но добрался до врачебного кабинета сам. Какая-то добрая душа напоила его по дороге спиртом, так что пациент благоухал, как последний пьяница, бранился через слово и так и не смог толком пояснить, что же с ним случилось. Дарек обработал рану и выделил механику койку в боксе, где тот благополучно и заснул, как только донес голову до подушки.
Приходили с «Памяти Орра», звали к супруге боцманского внука, у которой не проходящая мигрень. Забегал посыльный от коллеги Ватталя с приглашением на вечерний чай...
Словом, день был обычный, хотя еще с самого утра у Варкова в мыслях копилась неясная тень. Он называл это предвиденьем. И смеялся в душе над своей склонностью к мистицизму.
Морской патруль заявился ближе к обеду. Два офицера в бушлатах и при оружии остановились у входа, напугав немногих оставшихся пациентов, третий, задержавшись лишь затем, чтобы формально постучать, вошел в приемный покой.
- Слушаю вас!
Варков оторвался от внесения новых записей в карту, встал навстречу гостю.
- Получите пакет от коменданта. Вас немедленно ждут на «Быстром».
«Быстрый» уже с четверть века - городская тюрьма. Это судно принадлежало некогда военному воздушно-морскому флоту, но незадолго до катастрофы было переоборудовано для гражданских нужд. У него прочная броня и много небольших отапливаемых кают в трюме, которые стали камерами для заключенных.
- Что-то случилось?
- Приговор по «капитанскому делу» вынесен. Нужно ваше официальное заключение о состоянии здоровья осужденного. В письме все есть...
Грегори Хорвен еще слаб, но болезнь отступила. Что ж, доктор знал, что рано или поздно от него потребуют такое заключение.
- Обождите, я возьму сумку.
Уже собравшись, осторожно спросил:
- А вы уверены, что Хорвен действительно убийца?
- Так решил суд.
Офицер вдруг слегка улыбнулся, будто показывая, что он тоже человек и все понимает.
- Не сомневайтесь. Его вина действительно доказана.
- Он был слишком слаб, я говорил...
- Вы мягкий человек, доктор. Вы готовы искать оправдания для любого злодеяния. Но не нужно. Идемте! Ах, да. Для того чтобы поднять пистолет, много сил не надо.
Доктор вышел следом за офицером, вывесил на двери табличку, оповещающую, что сегодня приема не будет и, поймав несколько возмущенных взглядов, последовал за патрульными.
Никто из ждавших своей очереди в коридоре так и не решился его окликнуть.
Он привычно задержался у дверей в камеру. Подумал - наверное, я вхожу сюда в последний раз. Зачем-то поправил воротничок.
Дежурный полицейский несколько раз провернул ключ в скважине и отодвинул засовы. Первым, согласно протоколу, в камеру вошел патрульный. Хорвен еще раньше успел встать с койки и отойти к стене. Сегодня он был тщательно выбрит. Значит, утром сюда приглашали цирюльника. Наверное, нотариус и адвокат тоже уже приходили.
Значит, никто не сомневается в том, каким будет заключение доктора. Даже сам заключенный не сомневается.
Патрульный отошел к маленькому откидному столику, уселся подле него и развернул бумагу с официально вынесенным приговором.
- Грегори Хорвен, - скучным голосом сказал он, - зачитайте приговор и подпишите, если вы с ним согласны.
- А если нет? - приподнял бровь заключенный. Затем повернулся к Варкову. - Входите, доктор. Присаживайтесь.
- Можете написать прошение на имя коменданта о смягчении. Но это вряд ли поможет. Кстати, рвать бумагу бессмысленно. Пытаться ее проглотить - даже вредно.
Патрульный пояснил для доктора:
- Многие пытаются. Но у нас есть еще копии.
Хорвен взял в руки лист, пробежал глазами. Протянул Варкову.
- Думаю, сегодня вы можете не утруждать себя. Это уже не будет иметь значения.
Варков вчитался в строки приговора. Вернулся к первой строчке и прочел еще раз.
Почему-то он был уверен, что преступника приговорят к расстрелу. Почему-то ему казалось, что это то наказание, которого Грегори Хорвен, убийца капитана, как раз и заслуживает. За Даниэля и за старого капитана Дарек и сам порвал бы негодяя на куски... но не в буквальном же смысле!..
- Это бесчеловечно, - сказал он, повернувшись к офицеру.
В документе значилось, что в связи с чудовищностью преступления трибунал морского патруля принял решение вернуться к Уложению о наказаниях, принятом во времена Императора Чезара. По этому Уложению Грегори Хорван должен быть подвергнут позорной казни через публичную порку. Суд счел полсотни линьков и изгнание на Корабельную скалу достаточной мерой.
Офицер лишь дернул плечом. Возможно, он был с Варковым согласен, а может, просто хотел подчеркнуть, что он лично здесь совершенно ни при чем.
Заключенный, продолжавший стоять у стены, заметил:
- Отчего же. Это должно быть весьма зрелищно. И наглядно... для всех, кто забыл, что такое флотская дисциплина.
- Вот именно, - согласился с ним патрульный. Получалось, будто и сам заключенный и его тюремщик хотят убедить доктора в том, что происходит что-то обыденное и правильное. - Вы же сами, доктор, бывает, прижигаете загноившиеся раны.
- В наше время существуют куда менее варварские способы обработки повреждений.
- Вы поняли, о чем я. Ладно, делайте вашу работу.
Доктор вздохнул. Было ясно, что убедить здесь никого не удастся. А может, и не требуется. Кажется, преступник смирился с тем, что завтра его ждет.
- Офицер, пустите меня к окну. Здесь мало света.
Хорвен не дожидаясь приглашения сел напротив. Он казался спокойным, и доктору оставалось только гадать, чего ему стоит это спокойствие. Какой бы мразью ни был человек, а такой приговор никого не оставил бы равнодушным. Пятьдесят лет город не знал, что такое кровавая расправа, что такое публичная казнь. Завтра, судя по всему, мир изменится...