И тут он вспомнил: он забыл подкинуть топлива в плиту. Она почти погасла, угли едва тлели. Он вскочил и зажег лампу. Птицы барабанили в окна и в двери, но сейчас его заботило не это. Пахло палеными перьями. Запах заполнил всю кухню. Он сразу сообразил, в чем дело. Птицы залетали в дымоход и пытались протиснуться вниз, к плите.
Он взял щепок, бумаги, сунул их в топку и принес бидон с керосином.
— Отойди! — крикнул он жене. — Придется рискнуть.
Он плеснул керосин в огонь. Пламя с ревом рванулось вверх, и из трубы в топку посыпались обугленные, почерневшие птичьи трупы.
Дети с плачем проснулись.
— Что случилось? — спросила Джил. — Почему дым?
У него не было времени отвечать. Он выгребал из топки птиц, сбрасывая их прямо на пол. Пламя продолжало гудеть; дымоход, конечно, может загореться, но делать нечего: только огонь способен отпугнуть живых птиц от трубы на крыше. Одно плохо — все нижнее колено забито тлеющими мертвыми…
Нат перестал прислушиваться к яростной атаке на окна и на двери — пускай сколько угодно хлопают крыльями, ломают себе клювы, расшибаются насмерть. В дом им все равно не прорваться. Надо Бога благодарить, что он с семьей живет в старом доме, с небольшими окнами, с толстыми стенами — не то что эти новые муниципальные постройки. Как-то там теперь люди, в этих хлипких строеньицах? Да поможет им небо…
— Перестаньте плакать! — прикрикнул он на детей. — Бояться нечего, прекратите реветь!
Он продолжал выгребать на пол обугленных, дымящихся птиц.
«Теперь им крышка, — говорил он себе, — огонь вместе с тягой сделают свое дело. Только бы дымоход не загорелся, тогда все обойдется. Убить меня мало. Надо было перед сном подкинуть угля в плиту. Знал ведь, что чего-то не доделал».
На фоне скрежета и треска ломающегося дерева вдруг привычно, по-домашнему, пробили кухонные часы. Три часа ночи. Надо вытерпеть еще часа четыре, чуть подольше. Он не мог точно высчитать пик прилива. Пожалуй, вода начнет спадать не раньше полвосьмого, без двадцати восемь.
— Разожги примус, — сказал он жене. — Вскипяти нам чаю, а детям свари какао. Что толку сидеть без дела?
Да, так и надо — чем-то ее занять, детей тоже. Надо двигаться, надо есть, пить; нельзя сидеть сложа руки.
Он выжидал, стоя у плиты. Пламя постепенно затухало. Но из дымохода в топку больше ничего не падало. Он пошуровал в нем кочергой, просунув ее как можно выше. Дымоход был свободен. Он вытер пот со лба.
— Ну-ка, Джил, — велел он дочке, — собери мне щепочек. Сейчас затопим как полагается.
Но девочка не трогалась с места. Широко раскрытыми глазами она смотрела на груду обугленных птиц.
— Не обращай внимания, — сказал он. — Я их вынесу вон, когда плита разгорится как следует.
Опасность миновала. Больше ничего такого не случится, если поддерживать огонь круглые сутки.
«Надо будет утром на ферме прихватить топлива, — подумал он. — Наше на исходе. Как-нибудь исхитрюсь. Хорошо бы обернуться за время отлива. Вообще надо все стараться делать во время отлива. Просто приноровиться, и все».
Они выпили чай и какао, заедая хлебом с мясным паштетом. Нат заметил — хлеба осталось всего полбуханки. Ну, не беда.
— Чего вы стучите? — Маленький Джонни погрозил ложкой окну. — У, противные птицы! Не смейте стучать!
— Верно, сынок, — улыбнулся Нат. — Пропади они пропадом, бандитки! Надоели!
Теперь, когда очередная птица-смертник разбивалась за окном, в доме все ликовали.
— Еще одна, пап! — кричала Джил. — Еще одной конец!
— Так ей и надо, — подхватывал Нат, — одной негодяйкой меньше.
Вот так — и только так! Если сохранить эту бодрость, этот нужный настрой, продержаться до семи часов, когда начнут передавать новости, можно будет считать, что все идет неплохо.
— Дай-ка мне закурить, — сказал он жене. — Не так будет паленым пахнуть.
— В пачке всего две штуки, — вздохнула жена. — Я собиралась купить еще сигарет в кооперативе.
— Ну, дай одну. Вторую оставим на черный день.
Укладывать детей снова не имело смысла. Они бы все равно не уснули под этот стук и скрежет. Все сидели на матрацах, сдвинув в сторону одеяла; одной рукой Нат обнимал жену, другой дочку. Джонни мать взяла на колени.
— Надо отдать должное этим тварям, — сказал Нат, — упорства им не занимать. Другой на их месте давно бы плюнул, а эти и не думают!
Но восторгаться птичьим усердием пришлось недолго. Среди постукиваний, не умолкавших ни на минуту, послышалась новая резкая нота — будто на помощь собратьям явился чей-то куда более грозный клюв. Нат попытался вспомнить, каких он знает птиц, представить себе, кто бы это мог быть. Не дятел — у того стук более легкий и дробный. Это птица посерьезнее. Под ее клювом дерево может не выдержать и треснуть, как треснуло стекло. И тут он вспомнил: ястребы! Может, на смену чайкам прилетели ястребы? Или сарычи? И теперь расселись по карнизам и орудуют и клювом, и когтями? Ястребы, сарычи, кобчики, соколы — он совсем упустил из виду хищных птиц. Забыл, на что они способны. До отлива еще целых три часа! Надо ждать — и постоянно слышать хруст дерева под мощными и беспощадными когтями…