Мальчикам из нашего класса нравилось мое умение рисовать, и вскоре я стал «профессиональным» рисовальщиком – изображал различные военные сцены из увиденных фильмов. На такие рисунки был большой спрос, и все эти военные эпизоды увлеченно разглядывали и комментировали заказчики и зрители.
Иногда, вполголоса, чтобы не слышали взрослые, во втором – третьем классах, мы пытались разобраться в трудных вопросах.
– Кто знает, откуда дети берутся? – задавал кто-нибудь трудный вопрос. Все затаивали дыхание.
– Говорят, что нас где-то находят!
– Вот, еще! Ерунда какая! – вступал в спор кто-нибудь постарше. – Я слышал, мы из женщин получаемся…
– Да из каких женщин? – возмущались остальные. – Мы сами по себе как-то появились.
Но не эти загадки волновали нас в ту пору. Душу неосознанно тянуло к добру, и эта тяга временами проявляла себя неожиданным образом. Находясь под большим впечатлением от одного детского фильма, я увлек местных ребят объединиться в команду, которая под прикрытием темноты делала бы добрые дела одиноким бабушкам и дедушкам на нашей улице, чьи близкие погибли на войне. Мы рьяно взялись за добрые дела, нас увлекло тайное совершение добра и удивление взрослых, получивших неожиданную помощь. Мы расчищали заросшие дорожки возле бедных домов, складывали разбросанные кирпичи, доски, убирали строительный мусор. Но потом это увлечение сошло на нет, побежденное сильной страстью к футболу.
Близкие и теплые отношения с ребятами этой тихой улицы перешли в долгую дружбу и сохранились даже после того, как наша семья переехала снова, поближе к железнодорожному вокзалу. Меня перевели в большую четырехэтажную школу в центре городка, где находилась небольшая спортивная площадка. Там моим идеалом сразу и надолго стал футбол. Эта игра настолько увлекла меня, что я готов был играть в нее с утра до вечера и, если оставалось время, играл с мячом еще у себя дома. Даже в школе кумиром всех школьных перемен был футбол. Как только звенел звонок, мы опрометью бросались вниз по лестнице, чтобы поиграть в мяч.
В наши футбольные битвы часто ввязывался переросток, худой, долговязый и нескладный, которого мы звали – «эй, дядя, достань воробышка!» Острым локтем он всегда больно толкал в бок, и этим, как ни странно, запомнился. Другого звали «костыль» – вместо мяча он больно бил по ногам. «„Костыль“ пришел, берегись ребята!» – предупреждали мы друг друга. Наибольшим уважением пользовался игрок, умевший запутывать других финтами в подражание знаменитому Пеле. Некоторым финтам обучился и я, чем немало раздражал нападающих, которые бурчали, следя за мячом, мелькавшим в ногах: «Финти, финти, дофинтишься у меня!»
Мою страсть к футболу смогло победить лишь одно увлечение – велосипед. Это был трофейный немецкий «взрослый» велосипед – необыкновенно легкий и прочный. Так как он был слишком большим для меня, мне пришлось изощриться, чтобы научиться кататься на нем, продевая ногу в раму и изгибаясь всем телом, чтобы достать педали. Этот велосипед стал моим самым большим другом на все время детства до начала юности.
Празднование Нового года в школе надолго запомнилось особым чувством душевной чистоты зимнего вечера с медленно кружащимся снегопадом и особым праздничным ощущением, непохожим на другие праздники. Изготовление и раскрашивание новогодних масок было веселым приготовлением к праздничному школьному вечеру. Мы сами вырезали из бумаги снежинки, звездочки, гирлянды и развешивали все эти украшения в школьном зале. А на центральной площади, рядом со школой, уже возвышалась городская елка, сиявшая множеством разноцветных лампочек. Из репродукторов звучала красивая мелодия: «А снег идет, а снег идет, и все вокруг чего-то ждет…» Светлое мерцание падающего снега, елка в праздничном убранстве, необыкновенно чистое состояние души говорили об иной, сокровенной благодати Рождества Христова, но, к сожалению, я тогда забыл эти слова, увлеченный блестящей мишурой искусственных, придуманных людьми торжеств.
Процесс учебы становился для меня все менее интересным, переходя в нудную обязанность. Гораздо интереснее было встречаться в школе с друзьями и проказничать на уроках. Часто мои шутки, сами собой слетавшие с языка, заставляли хохотать не только весь класс, но и самих учителей, что обычно заканчивалось выдворением меня за дверь.