Я старался отвечать немногословно и удивлялся тому, что на каждое мое слово младший лейтенант исписывал гору бумаги. Впоследствии Валерий узнал, что за отличное оформление документов по поводу нашего задержания толстощекий начальник спецчасти получил звание майора, а его помощник – старшего лейтенанта. В своем рапорте они представили себя зоркими стражами порядка и героями границы, дважды задержавшими подозрительных лиц, то есть нас, при переходе государственной границы. Система работала без сбоев…
После допросов потянулись часы томительного ожидания, что решат «наверху». В полдень пришло указание: переход границы в районе перевала Санчар запретить, задержанных освободить и отправить поездом на пограничный пункт в Адлер. Со многими извинениями нас усадили в «уазик» и отвезли на железнодорожный вокзал в Минводах.
– А как же наш милиционер узнает, что нам запретили переход через Санчар? Ведь он ждет нас с лошадью под перевалом? – спросил я у начальника спецчасти.
– Ему сообщат, – последовал краткий ответ.
На лицах людей, толпившихся на вокзале, бросились в глаза озлобленность и раздражение. На перроне стоял поезд «Москва – Грозный» и люди обменивались гневными репликами с пассажирами и проводниками этого состава.
До абхазской границы в селе Веселом мы добрались благополучно, но на контрольно-пропускном пункте через мост на реке Псоу вновь начались наши мытарства. У шлагбаума скопилась длинная очередь автомашин, чадящих угарным газом. Дорога было полностью запружена раздраженным народом. С трудом протиснувшись к дежурным пограничникам, с равнодушным видом взирающим на собравшуюся толпу, я попросил их позвать старшего. С видимой неохотой солдат ушел в дежурную часть, откуда вышел хмурый капитан, вероятно в то время обедавший.
– Ну, что там у вас? – буркнул он.
– Я живу в Абхазии и возвращаюсь домой, а это мои помощники.
– А что вы там делаете?
– Строим церковь!
– А какие-нибудь бумаги есть?
Я протянул ему справку из сельсовета и бланк о командировке в Абхазию из Лавры, в которой говорилось, что я отправлен для церковной помощи населению.
– Стойте здесь и ждите!
Капитан ушел с моими бумагами, а я попросил своих вспотевших от волнения спутников читать молитву «Живый в помощи Вышняго». Этот псалом, как писал в письмах отец Виталий, всегда следует читать в трудных жизненных ситуациях. Я тоже взялся его читать, но Иисусова молитва мягко вернула мое сердце к словам «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».
Через полчаса из вагончика вышел дежурный офицер, отдал мне справки и приказал пограничникам пропустить нас.
– Идите на досмотр багажа!
Сердце мое похолодело: неужели отберут церковные сосуды, которые подарил мне батюшка, а также те, которые я вез на Псху? Таможенники тщательно обыскали рюкзаки моих товарищей. Подошла моя очередь:
– Старинные иконы, книги везете?
– Нет, только новые для подарков!
– Проходите! – усталым голосом сказал таможенник.
Меня, с огромным рюкзаком, он почему-то не стал обыскивать.
На абхазской стороне нас вообще никто не остановил. В ржавой электричке с разбитыми окнами мы добрались до Сухуми. На стук в калитку вышла матушка Ольга и всплеснула от удивления руками:
– Откуда ты появился? Да еще с такими добрыми хлопцами!
– Из Лавры, матушка! Привез вам гостинцы от отца Кирилла, а также книги и иконы…
На шум пришли дьякон Григорий и, из соседнего дома, послушник с седой бородой.
– Спасибо старцу, что нас не забывает… – прослезилась хозяйка.
Пока она, вытирая концом платка слезы, угощала нас наваристым борщом, дьякон расспрашивал о жизни в России и об отцах Лавры. На наши ответы и на мои рассказы о мытарствах на границе он горестно качал головой:
– Куда же все это катится, Господи?
Матушка отозвалась из кухни, разливая нам компот:
– У нас еще одно горе, батюшка! – Она поставила перед каждым по большой кружке компота. – Отца Тихона ограбили бандиты и избили. Он и так до этого сильно болел, а тут такое искушение…
– А где он сейчас?
– Уехал, родимый, куда-то в Подмосковье… – матушка поманила меня пальцем на кухню. – Сказал, что отец Симон, когда наберется опыта, будет у вас старцем, – прошептала она. – Дай-то Бог… Для старца ты еще совсем молодой!
– Да я об этом и не думаю, матушка… – смущенно ответил я.
– Ну, ты как хочешь, а теперь мы будем у тебя исповедоваться, больше не у кого!