Взяв книгу гимнов преподобного Симеона Нового Богослова, я начал ее просматривать. Мое внимание привлекли следующие стихи: «Как не отрекутся от всякой чести и славы те, которые, став выше всякой славы и земной чести и возлюбив Владыку, нашли Того, Кто пребывает вне земли и всего видимого, Того, Кто сотворил все видимое и невидимое, и получили безсмертную славу, имея в Нем без недостатка всякое благо?» И еще меня поразила строка: «Итак, если от здешних вещей ты познаешь Меня таковым и таким образом, то и там также будешь иметь Меня, и Я неизреченным образом сделаюсь для тебя всем».
Утешенный чтением вдохновенных строк и оставив свои недоумения на волю Божию, надеясь, что они разрешатся при встрече с любимым батюшкой, я продолжал служить литургии и старался пребывать в молитве, с трепетом ожидая повторения случившегося. Но в течение всего месяца, пока я жил в верхней келье, несмотря на то, что я готовился к каждой литургии очень тщательно и благоговейно, ум больше не входил в неведомое состояние осязаемой Божественной любви. Стало ясно, что Господь ниспосылает свои Небесные дары по Своему исключительному произволению, а не в зависимости от моего ожидания Божественных посещений. И все же многое изменилось: с этой поры в душе появилась уверенность в существовании иных степеней духовного восхождения, о которых я ничего не знал и которых не понимал, имея лишь некоторое соответствие с юношеским опытом встречи со Христом.
Лето уже клонилось к августу. Дожди перепадали реже и неделями над кельей стояло безоблачное небо. Только на отдаленных вершинах Главного Кавказского хребта клубились кучевые облака, бросая на снежные склоны синие тени. В один из таких дней я читал в своей высокогорной избушке увлекшую меня книгу «Жизнеописания афонских подвижников благочестия XIX века», которую передали из Лавры. Меня она привлекла тем, что безыскусно и правдиво, без утаивания, повествовала о духовной жизни и подвигах многочисленных монахов – аскетов Святой Горы, со всеми их ошибками и неудачами. Я любил читать Жития мучеников и святых Православной Церкви, но меня удручала однообразная подгонка их Житий под некий заданный трафарет, лишавший читателя непосредственного жизненного опыта этих выдающихся светильников Церкви. После этой книги, еще не вполне осознанно, сердце мое повернулось к Афону, и он перестал казаться несбыточной мечтой, как прежде. Мне захотелось самому отыскать и увидеть все те святые места, где подвизались такие достойные и мужественные люди, неустанно стремящиеся к спасению.
Отдаленное громыхание вертолета заставило меня оторваться от увлекательного чтения. Я поспешил выглянуть в окно: единственный оставшийся в Абхазии вертолет пролетал совсем рядом над единственным для меня скрытым местом в безконечных безлюдных горах. «Боже мой! – простонал я. – Как их угораздило именно здесь лететь? Наверняка летят на охоту, и, должно быть, пилоты заметили мою келью!» Когда грохот вертолета немного отдалился, я выскочил наружу и попытался в бинокль определить направление его полета. Похоже, высокопоставленные охотники направились в альпику охотиться на архаров. Машина стала едва заметной точкой и слилась с окружающим зеленым фоном. «Значит, на днях полетят обратно!» На душе захолонуло. И верно: через три дня вертолет вновь пролетел рядом с церковью, так как высота, на которой она стояла – тысяча шестьсот метров, – точно соответствовала высоте пролета любителей пострелять в горах. Я уже не рассматривал пронесшуюся над скалами машину, понимая, что обнаружен, и обреченно сидел в келье, молясь о том, чтобы это дело не получило огласки.
Тем не менее, с неохотой и сожалением, вскоре я покинул свое убежище и начал спуск на Решевей. Нужно было проверить, как устроились в скиту послушники, и заодно помочь им с огородом: картофель и кукуруза быстро зарастали сорняками. В скиту за чаем мы обсудили наши дела. Я, в свою очередь, выслушал историю появления странника в скиту:
– Батюшка, мы своим глазам не поверили! – возбужденно рассказывал послушник, ставя передо мной тарелку с кукурузной кашей. – Смотрим, Анатолий спускается с Цыбихши! Я у него спрашиваю: «Анатолий, почему ты с этой горы спускаешься, ведь Грибза в другой стороне?» А он мне: «Аркадий, я все время шел прямо, но почему-то постоянно вверх, а когда поднялся на гору, увидел ваш домик, понял, что это скит, и пошел к нему». – «Так тропа же совсем в другой стороне, где ты смог пройти, если там непролазные заросли?» – говорю ему. А он знай твердит одно: «Не знаю, мне казалось, я все время держался тропы и никуда не сворачивал».