И незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом.
ПЕРЕМЕНЫ
Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, – как поверите, если буду говорить вам о небесном?
Ничтожен язык мой, произносящий святое слово «Бог», но дух человеческий достоин постижения безмерной любви Твоей, Боже, ибо Ты создал его во славу Твою и в служение Тебе. Знать Тебя, не постигая Тебя, во много раз лучше, чем постигать Тебя, не зная Тебя. Ибо, не зная Тебя, такое разумение есть то же самое, что и неведение. Знать Тебя через Твою благодать, Христе, и молиться Тебе – истинное начало всякой духовной жизни.
Господи, ныне Ты дал мне познать, что молитва святым именем Твоим – единственный выход из темницы помыслов для запутавшейся души, пойманной сетями лукавого мира и заключенной навечно в крепчайшие стены непрерывно укрепляющегося невежества, чей создатель – мой оземлянившийся ум. Ты, Боже, опытно открыл душе моей, что куда бы ни обратил свои усилия человек, не имеющий спасительной молитвы и прилагающий все свои силы, чтобы только вырваться на свободу, там лишь крепче укрепляются стены его заключения, еще больше растет его одиночество и отчуждение от людей и еще бдительнее жестокие стражи-страсти стерегут двери его темницы. О Иисусова молитва, ты – и противоядие от мысленной брани, и благодатное лекарство от заразной смертельной болезни неведения, учительница ума, утешительница сердца и покров души, нашедшей в тебе свое прибежище!
В середине апреля я вышел с Грибзы. Разбуженная вода зелеными буграми вздувалась на валунах. Падая с обкатанных глыб, она разбивалась о камни с шипящим грохотом, как будто ударяла в литавры. Весенний гул проснувшейся реки отдавался эхом в зеленеющих лощинах, словно множество духовых оркестров наполнило праздничным звучанием молчаливый горный простор. Будущее представлялось совершенно ясным, понятным и непременно радостным. Благодатная свобода духа, не имеющего никаких забот и попечений, безпрерывным потоком Иисусовой молитвы орошала изнутри все мое сознание и даже тело, звуча в сердце подобно торжественному гимну. Тем не менее скрытая тревога присутствовала в груди, поскольку я не знал еще во всей достоверности, как пользоваться полученным знанием в повседневных ситуациях, то и дело переворачивающих жизнь с ног на голову. Так и оказалось: проблемы ожидали меня прямо за калиткой скита.
Громкий говор в летней кухне говорил о том, что чаепитие в разгаре:
– О, Симон пришел, вот здорово!
Навстречу поспешно выбежал радостный инок Пантелеймон.
– Благослови! А зимовка в этот раз прошла удачно, так? – спросил он, пытливо разглядывая мое лицо.
– Слава Богу! О чем спорите?
Я не успел дождаться ответа. На порог вслед за иноком вышли его гости: брат Никита и математик из Москвы Николай, а также отец Ксенофонт с неизвестным мне худощавым парнем в подряснике и послушник Аркадий, оставшийся на Псху после отъезда скитоначальника. Мы столпились во дворе и неловко обменялись приветствиями, путаясь в очередности.
– Батюшка, вы вовремя пришли! – объявил отец Ксенофонт. – Мы как раз обсуждаем наши новые варианты, как нам всем лучше распределиться. Заодно познакомьтесь – это послушник Евгений из Ново-Афонского монастыря. К нам просится. С зимы живет на Псху…
– А почему ты, Евгений, ушел из монастыря? – насторожился я.
– Суетно, отче, и хочется подальше от мира. Меня в нем сильно ломало, пока не попал на Псху. Я уже отцу Ксенофонту рассказывал и вам бы хотел поисповедоваться. Надеюсь здесь духовно выздороветь…
– А как твое физическое здоровье?
– Тоже никуда не годится, – пожал плечами Евгений, поглядывая на меня из-под недоверчиво сдвинутых бровей.
– Тогда исповедь, литургия, молитва и послушания – твои лекарства. Если потерпишь все трудности кавказской жизни, непременно выздоровеешь! Только нужно полностью отстать от прежнего греха и дурных привычек. Несколько дней молитвы не избавят тебя от дурных страстей, поэтому не падай духом, но держись постоянного покаяния.
– Прошу ваших молитв, – ответил он со скупым поклоном.
– Вот что, отец, хватит стоять во дворе! Заходи присаживайся, ешь и слушай! – Инок Пантелеймон завел меня в кухню.