Сегодня у него был трудный день. Надо было отвезти на лошади в райбольницу тяжело хворавшую соседку. Он вывел из хлева гнедого мерина, выкатил из-под навеса телегу, тщательно запряг и обладил Гнедко. Положив в телегу сена, сверху он настелил еще и половики, чтобы больной было помягче.
Больную вывели под руки и уложили в телегу, накрыв одеялом. Она была желта лицом, безпрерывно охала и крестилась исхудалой рукой. Старик посмотрел на нее и подумал, что уж не жилица она больше на свете. Может, зря везем? Но, не сказав ничего, повез ее в райцентр, до которого было двадцать пять верст. Телегу изрядно потряхивало на мерзлых комьях грязи и больная, плача, просила деда Матвея ехать потише.
- Я и так, Маруся, еду шагом. До вечера только и доедем.
Не очень-то ему хотелось ехать: он считал это зряшной затеей, но, будучи добрым православным человеком, не мог отказать соседям, тем более, что помнил слова Апостола: "Друг друга тяготы носите и тем исполните закон Христов". Да кроме того, другого транспорта в деревне не было, а о том, чтобы позвонить в район и вызвать машину, и говорить не приходилось: телефон давно не работал.
В больнице усталый молодой врач, оглядев больную и протирая очки, сказал деду:
- Зачем привез эти мощи?
На что дед ответил:
- Пока жива - лечи, а как помрет, тогда будут мощи.
Врач безнадежно махнул рукой, и больную увезли на каталке по длинному коридору, где пахло вареной капустой и карболкой.
Назад из райцентра он ехал уже в темноте и к своему дому прибыл глубокой ночью. Пока он ехал, началась пороша и от снега все кругом посветлело. Распрягши мерина и обтерев ему потную спину пуком сена, он завел его в теплый хлев. Довольный мерин тихо заржал и, сунув морду в ясли, захрустел сеном. Нетопленная изба за день выстыла, но старик чувствуя усталость, похлебал чуть теплых вчерашних щей, выпил для сугрева стаканчик водки и, помолясь на ночь, лег спать, крепко закутавшись лоскутным деревенским одеялом.
Утром старик, покормив Полкана, спустил его с цепи, чтобы пес побегал во дворе. Это была крупная свирепая собака, вроде московской сторожевой. Время близилось к полудню, когда старик возился у печки, приготовляя себе обед. Вдруг он услышал бешеный лай Полкана. Выглянув в окно, дед увидел стоящую на дороге машину, а у калитки трех крепких мордатых парней, которых облаивал Полкан, не пуская во двор. Старик, выйдя на крыльцо, приказал Полкану молчать. Тот продолжал скалиться и рычать на незваных гостей.
- Дед, - крикнул один из приезжих, - у тебя есть продажные иконы? Мы купим, или поменяем на новые. У тебя старые иконы?
- Я сам старый, и иконы у меня старые.
- Потемневшие?
- Да, маленько есть.
- Так продай их нам! Мы тебе хорошо заплатим.
- У меня продажных икон нет. Могу продать мешок картошки.
- На хрена нам твоя картошка?.. Мы хорошо заплатим и еще водки дадим.
- Нет, и не уговаривайте.
- Пока мы с тобой по-хорошему говорим, но можем и по-плохому. Убери своего кобеля, а то пристрелим его. Ты вынеси хотя бы на крыльцо одну икону, покажи нам. Может, твои иконы и разговора не стоят.
- Сейчас вынесу!
Старик вошел в избу, закрыв дверь. Вскоре она немного приоткрылась и покупателей стали нащупывать вороненые стволы охотничьего ружья.
- Эй, ребята! Не сердите старого солдата. Убирайтесь отсюдова! Если убьете собаку, я буду стрелять. Уж двоих-то уложу наверняка.
Гости всполошились и спрятались за машину.
- Да ты чо, дед, обалдел?! Да мы просто спросили. Не хочешь продавать - не надо. Молись себе на здоровье.
Один из парней махнул рукой:
- Да кляп с ним, с этим бешеным дедом. Еще и впрямь начнет стрелять. Одичал здесь в лесу, черт старый. Поехали в другое место.
Они сели в машину, хлопнули дверцами, и автомобиль, взревев, скрылся из вида.
Все чаще и чаще с севера прилетал холодный ветер-листодер. Дороги стали звонкими и твердыми, а по краям рек и озер наросли тонкие льдинки. В декабре на промерзшую землю основательно лег снег, и в означенный день старик стал запрягать в сани мерина, чтобы ехать на станцию, встречать старуху. Он выехал еще до света. Сани легко скользили по снежному первопутку, и в полдень он легко добрался до вокзала. Поезд из Питера прошел уже полтора часа назад. В зале ожидания он увидел свою старуху, клушей сидевшую на узлах и чемоданах. Старик молча перетаскал узлы и чемоданы в камеру хранения и вместе со старухой поехал в церковь. Привязав лошадь к церковному забору, вошли вместе в храм. В воздухе плавал синий кадильный дым, пономарь гасил свечки и лампадки, служба только что отошла, и народ расходился по домам. Над золотыми крестами куполов кружились и кричали галки, старухи кормили стаю голубей, на паперти нищие тянули руки и трясли пустыми консервными банками. Кроме нищих во дворе сидела свора бездомных голодных собак. Старик с супругой подошли к батюшке под благословение. Тот радостно встретил старых знакомых: