«Подождем, — говорит Кирилл. Кустарник не сохранил прохладу, в нем жарко и душно. Но он спрячет, не выдаст. — Подождем, пока день погаснет».
Сумерки на юге, в горах, наступают сразу. Похоже, солнце сожгло все: теперь во тьме проступают обугленные горы, рощицы, хижины; еще час назад они были бурыми, зелеными, белыми… Зной еще не улегся, воздух, как и днем, сух и неподвижен.
Одолев долгий и трудный подъем по жаркому граниту, они оказываются среди зубчатых скал, словно в каменной пасти. Хусто ищет расщелину в отвесной скале, он должен ее найти — иначе слишком много времени понадобится, чтобы обогнуть эти глыбы. Вот и расщелина, она ведет в самое чрево горы. Шестеро осторожно ступают, нащупывая ногами тропу. Тропа узкая и усеяна зло раскиданными обломками скал.
— Ты шел впереди, Хусто, — напомнил Кирилл. — Ты и Фернандо. Эх, и парень был Фернандо!
— Да, камарада. — Глаза Хусто прищуренно смотрели на лампочку, висевшую в двух шагах, над головой Левенцова, тот все еще писал.
Впереди идет Хусто, за ним Фернандо, потом Кирилл и остальные. Пот заливает глаза. Они двигаются неторопливо, чтоб не оступиться. Тропа сужается и сужается, гранитная глыба всей своей тяжестью наваливается на нее.
Внизу ущелье, и в нем клокочет горная река. Рев бурного течения, ударяющегося о камни, вбирает в себя звуки, вызванные движением шестерых, затерянных в горах: хорошо, река с ними заодно. Но как дорого приходится платить за ее сообщничество! Жестокий клекот напоминает, что баклаги давно пусты, возбуждает нестерпимую жажду, и ее не пересилить. В последний раз они наполнили баклаги мутноватой жидкостью в ручейке, на который набрели утром. Почти высохший, остановившийся, ручеек и сам умирал от жажды, лишь на дне его мелкого пожелтевшего русла, в крохотных ямках, стояла илистая вода. До того как услышали они реку, жажда лишь временами давала себя знать, — ощущение опасности заглушало все, жажду тоже. Но теперь, невидимая, вода стучится в мозг, в самое сердце. Сухим языком облизывает Кирилл спекшиеся губы. Солнце высушило в нем все, солнце и вот этот горячий ветер, который не приносит облегчения.
Шестеро двигаются дальше. Несколько шагов, и тропа обрывается, остается совсем узкая — в одну ступню — полоска, а дальше гора почти отлого падает в ущелье. Дальше поворот. Потом начнется спуск.
Через два часа они достигнут спуска. Спуск открытый, и, если они запоздают с возвращением, их непременно обнаружат фашистские посты. Надо торопиться. У самого края пропасти переступает Хусто, переступает Фернандо, переступает Кирилл, переступают те трое. Глаза ловят грузную вершину, она будто кренится, готовая обрушиться и раздавить всех. С тупым нарастающим гулом, слышат они, летят в ночь сдвинутые ногами камни, и шестеро, холодея, жмутся к скалистому склону. И чувствуют, как сползают вниз, туда, в грохот. Они хватаются за острые, как сабля, кусты, колючки жгуче впиваются в свежие ссадины. Продвигаются еще на шаг.
Завтра, возможно, они и сами не поверят, что все это было.
— Хорошие ребята! — Кирилл как бы вновь увидел их. — Такие не подведут…
До рассвета они должны спуститься в долину по ту сторону гребня, подползти к мосту, взорвать его и успеть вернуться. Через мост дорога на Мадрид. Они взорвут мост и задержат наступление колонны фашистов.
Река слышится теперь совсем близко, и сюда, наверх, доносится прохладный запах воды. Значит, скоро кончится спуск.
А там — мост. Железный, на каменных быках.
Пять испанцев и Кирилл прижимаются к земле и ползут вдоль реки, обдирая кожу на ладонях, в рот набивается песок, мелкая галька.
Хусто останавливается. Все останавливаются. Хусто вел правильно. Теперь начинается главное. Все ждут приказаний Кирилла. Они надеются на его опыт, и потому уверены в успехе.
Багровая вспышка зажигает ночь, и Кирилл видит глаза Хусто. Живой тол. Живой тол. Мгновенье, и грохот гасит все.
Что-то громко стукнуло, это Левенцов кончил писать, встал, отодвинул табурет, и Кирилл отвлекся от моста под Мадридом, только глаза Хусто еще связывали его с тем, что вспомнилось.