— Хендэ хох!
Она мгновенно обернулась и замерла. Увидела два черных автомата, нацеленных на нее, а потом и двух стоявших перед ней немцев. Третий, с пистолетом на боку, встревоженно и с опаской озирался, будто еще кого-то искал.
— Хендэ хох!
— Корову ищу! — Крыжиха пришла в себя. — Корову! — закричала так громко, что показалось ей, легкие разорвались, и подняла руки.
Ее вывели из можжевельника.
— Корова? — подошел тот, третий, немец. Тщедушный, невысокий, с голыми и гладкими щеками без признаков растительности. Выражение лица жадное и жестокое. — Корова искайт? — Он попеременно поднимал и опускал то один, то другой кулак, как бы доил. — Нет дурак… Дойч не дурак! Ко-ро-ва… — засмеялся злым, визгливым смехом. — Кто с тобой ейст сюда? — требовательно смотрел он на Крыжиху.
— Говорю же, корова со двора ушла. Ищу свою корову! — вскрикнула она.
— Молшать! — скрипнул немец зубами и ударил ее по лицу, потом ремнем связал руки. Он опять вглядывался в пустынность острова.
«Услышала б Ирина… Успеет уйти? — Крыжиха задыхалась. — Успела б уйти! Левенцова и Пашу предупредила б…»
А Ирина бежала на крик, спотыкалась, прислушивалась и бежала. Она была уже у можжевельника, когда подумала: «Надо Костю, надо Пашу!» Хотела повернуть на ельник, к ним, но резкая рука схватила ее за локоть. «Немец!» Он потащил ее в кусты.
— Корова? — хихикнул он. — И ты корова искайт?
— Мы с сестрой ищем свою корову. Комолая такая…
— Комол? — насторожился немец. — Что ейст комол?
— Рогов нет, — дрогнувшим голосом сказала Ирина.
— Рогов нейт? — Глаза немца сузились, он пытался понять, что сказала Ирина. — Кто еще ейст сюда? Говорийт!
— Вдвоем мы с сестрой.
Немец окинул Ирину недоверчивым взглядом. Ей тоже связали руки.
Свет тускнел и постепенно превращался в серый сумрак. Подступала вечерняя весенняя прохлада.
— Долго что-то молчат девчата, — тревожился Левенцов.
— А чего ждать? Пошли! — настаивал Паша.
Они вышли из ельника и осторожно продвигались можжевеловыми зарослями, выглядывая на поляну. Крыжихи и Ирины не видно было. «Стоп!» — вдруг пригнулся Левенцов. Впереди, на поляне, стоял немец. «Засада! Засада! — обожгло Левенцова. — Пропали девчата!..»
В одно мгновенье Паша очутился на немце. Левенцов даже сообразить не успел, как это получилось. Немец уже лежал, извиваясь под Пашей. Паша воткнул кулак в рот немца. Тот зубами впился в Пашины пальцы. Левенцов увидел судорожно-сведенное от боли Пашино лицо. Он ударил немца в скулу, и немец выпустил руку Паши. Левенцов дернул подол своей рубашки, оторвал кусок, быстро скомкал и с силой всадил немцу в рот. Паша дул на окровавленные пальцы.
«Засада! — лихорадочно соображал Левенцов. — Наскочили девчата на засаду или вовремя скрылись? Эх, Паша, — все в нем стонало, — верно, надо было с ними идти прямо на остров. Что же делать?»
Что же делать? Левенцов уловил легкий треск в кустарнике, он навел пистолет и в ту минуту, когда высунулась голова автоматчика, выстрелил. И — прыжок, прыжок, выдернул из рук упавшего немца автомат, отскочил. Автомат наизготовку. Не отрывая глаз от можжевельника, Левенцов передал Паше пистолет. И тотчас на острове раздался второй выстрел.
Левенцов оглянулся: тело немца лежало неподвижно, во рту у него торчал матерчатый кляп. Паша, подняв пистолет, шел на кустарник.
— Мы себя обнаружили, — сказал Паша на ходу. — Либо мы, либо нас.
В кустарнике послышался голос — встревоженный, недоумевающий. Немец окликал, звал кого-то. Левенцов и Паша ринулись в можжевельник, в сторону от голоса.
— Костя, я гранатой, — шепнул Паша.
— Нет. Куда — гранату? Мы ж не знаем, где остальные наши. Никакой гранаты.
— Гранату! — настаивал Паша.
— Слушать мои приказания.
— Твои приказания привели вот…
— Слушать мои приказания, — еще тверже произнес Левенцов.
Немец вышел из кустарника и сразу наткнулся на того, кто лежал, сраженный Левенцовым. Должно быть, увидел и другого, в траве, с раскинутыми ногами и кляпом во рту. Ломая сучья, бросился обратно.
Куда? — смотрели вслед Левенцов и Паша. — Конечно, за подмогой. Сколько же их тут в засаде?