Во мраке, у чуть видневшейся сосны, угадывался силуэт Паши.
— Вон, видели? — задрал Паша голову вверх. — Ангел небесный. — Он уже освоился с обстановкой, к нему вернулось чувство юмора.
В черном воздухе белело округлое облако парашюта, и в нем барахтался невидимый Тюлькин. «На сосне застрял», — Кирилл тоже смотрел вверх. Услышав голос Паши, Тюлькин еще больше заметался, и от его беспорядочных движений шевелился опавший парашютный перкаль, будто взмахивали светлые крылья. «Ангел небесный», — вспомнил и Кирилл бахвальство Тюлькина и усмехнулся.
— Ты поспокойней там, — негромко сказал он, трубкой сложив ладони у рта. — Еще больше запутаешься в стропах. Слышь?
— Ох, Пашка, помоги давай, — обрадованно хрипел Тюлькин, ничего не слыша. — Занесло меня, зараза! И занесло же как!..
— Не шуми, стервец маринованный, — откликнулся Паша, — язык защеми. Чертей разбудишь.
Паша сунул автомат Михасю, правой рукой провел вверх по стволу сосны, нащупал сук, ухватился за него и повис, потом уцепился и левой, подтянулся, забросил руку на другой сук, повыше, еще раз подтянулся и тоже, как Тюлькин, пропал в белом облаке.
Тюлькин почувствовал сильные руки Паши и завозился еще энергичней, пытаясь отцепить запутавшиеся в сучьях стропы и освободиться от парашюта. Он усердно тыкался во все стороны, стараясь помочь Паше, и оттого мешал ему.
— Постой, постой, — сердился Паша. — Меньше энтузиазма.
— Занесло, зараза! Занесло как! — все еще вертелся и страдал Тюлькин.
— Убавь энтузиазм, говорят тебе. Понимаешь?..
Паша достал финку, перерезал лямки, с силой потянул на себя парашют и сбросил его, потом шлепнулся на землю и вещевой мешок Тюлькина. Обхватив руками и ногами ствол сосны, Паша соскользнул вниз, за ним сполз Тюлькин, его пошатывало.
Возвращались в лес.
— Вот и орденок причитается тебе, — совсем тихо и серьезно, из-под ладони, сказал Паша, пропуская Тюлькина вперед. — За доблесть, проявленную при собственном спасении. Ну и шевырял же ты в стропах, Корифей-парень, ну и шевырял…
— Будет тебе, — примирительно попросил Тюлькин. Он еще не пришел в себя от страха и от счастья, что все обошлось.
— И поискали же тебя, — шутливо сетовал Паша. — Ты тенорком бы. Ну своим, роскошным… И весь бы лес услышал: я вон, Тюлькин, тут, на сосне вот восседаю. А то — где тебя искать…
Тюлькин не отвечал. Насмешки Паши не трогали его, они напоминали, что товарищи рядом и уже ничего страшного нет.
— Хоть спасибо брякни, Корифей-парень…
— Разговорчики! — прошипел Кирилл.
Под ногами хлюпала вода, по-осеннему хрустел отпад — жесткие свернувшиеся листья, сухие сучки, еловые шишки, где-то хмуро кричала разбуженная дождем птица, в шумных вершинах сосен путался ветер, со свистом срывался он в прогалы, словно попадал в воронки, и снова выбирался наверх, — только звуки делали ночь живой.
Кирилл приблизил руку к глазам. Перед глазами висел в воздухе светящийся циферблат часов. Часы показывали пять двадцать. Скоро начнет светать. Свет всегда приносит облегчение, открывая привычный человеку мир, и сообщает смысл всему, вещи принимают свой истинный облик, и мир опять становится обжитым. И человек чувствует себя увереннее и сильнее.
Скоро начнет светать.
Рассвет приближался медленно и трудно. Из мглы выходили помутневшие пни срубленных деревьев — широкие и низкие — с сорочьей березовой корой, словно чья-то щедрая рука разбросала огромные караваи. Прохладный свет медленно заливал вырубку, ложился на уже видневшиеся впереди бородатые ели, и возле них, как остатки мрака, еще держалась пепельная тень. Убывающая ночь раскрывала лес. Ветер, сырой и скрипучий, выбрасывал кипящие, как волны на гребне, вершины, будто натужно выносил деревья на открытое место. Толстенная матерая сосна выбрела из тесноты и остановилась посреди вырубки. На длинной вытянутой шее, упираясь в низкое тучное небо, словно зеленое облако, держала свою круглую кудлатую голову. Присыпанные побуревшими хвойными иглами, лежали на земле отвердевшие корни, — широко расставленные когти единственной могучей лапы, готовой вот вот тронуться.
Пора. Подальше от вырубки.
— Подымайсь, — расталкивал Кирилл прикорнувших на земле бойцов. — Вставай, хлопцы, вставай! Самому вон как спать хочется. Ладно, выспимся еще. Подымайсь! Подымайсь!..
Вырубка зашевелилась, точно пни пришли в движение.
— А это что? — с раздраженным удивлением посмотрел Кирилл на Петрушко, тот поднялся в одном сапоге. Вместо второго на ноге виднелась подвернутая портянка. — Что это?