— Другой разговор.
— А перед тем как тронетесь… Якубовский! — позвал Кирилл. Тот подошел. — Тебе связным быть. Хату Петра знаешь. У Петра будут оставлять донесения. Но к нему, хлопцы, — посмотрел на Алеся, на Ивана, — не часто наведывайтесь. Может кинуться в глаза. Лучше вам на улице вроде случайно встретиться. Наш связной будет раз в неделю приходить к Петру. В первую неделю — в понедельник, вторую — во вторник, потом — в среду… Так, чтоб не в один и тот же день, поняли? И кроме воскресенья, когда на улице людей больше. А срочное что-нибудь, несите вот в это место. Пойдемте покажу. Я присмотрел, когда шел сюда. Такое во всем лесу не найдешь…
Возле лощины, там, где кончался березовый лес и начинались ели, остановились. Три березы, перескочив через лощину, точно им не было места на той, на березовой стороне, прижались к елям.
— Хорошая замета, — сказал Кирилл. Он сделал несколько шагов. — Чем не почтовый ящик, — засунул руку в дупло старой ели. — Никому и в голову не придет искать в ели дупло… Главное, конспирация. Речь идет о нашей жизни, о большом нашем деле.
— Я-то помню, как у нас тогда было поставлено, — взглянул Петро на Кирилла. — Как в кремне огня не видать, так и за нами никакого следа…
10
— Как же теперь без компаса? — жалобно сказала Оля.
Масуров не ответил. Возможно, и не слышал ее слов. Он все еще там, на опушке леса.
Они услышали, по стволам деревьев, совсем рядом с ними, яростно проскакали кусочки металла, было похоже на гулкие щелчки, и замирало сердце, останавливалось дыхание. И они плашмя валились на землю, будто эти кусочки металла впились в них.
«Накрыли», — потерянно подумал Масуров.
— Не вставай, — доходил до Оли его взволнованный шепот. — Не вставай, пока не скажу…
«Отсюда не выбраться, — прильнула она губами к холодной земле. — Нас убьют».
Она чувствовала, как медленна, долга каждая секунда, каждая доля секунды, быть может, последняя в ее жизни. Она доверчиво приникла к земле и удерживала в себе вот эту долю секунды, чтоб отогнать мысль о смерти и на эту долю секунды продлить жизнь.
— Подымайся! — голос Масурова. — Бежим!
Прошла еще секунда, даже минута, пока сообразила, что Масуров сказал. Время опять понеслось, быстро, стремительно, как вот сама она неслась в темноту, Масурову вслед.
Где-то еще стреляли. Но уже далеко.
Задыхаясь, перешли на шаг. Они продирались сквозь ночь, сквозь лес, невидимый и плотный. Там, в глубине ночного леса, видели они защиту и ломились, и ломились вглубь.
Масуров вслушивался в мерный шум ветра, но ничего, кроме него, не слышал. И это пугало его. Теперь казалось, возле каждого дерева кто-то двигался, кто-то следил за ними, и он напрягал зрение, напрягал слух. И все равно — ничего не слышал, только ветер бился вокруг и никуда не уходил.
«Хальт! Хальт!» Немцы, видно, догадываются, что сбежавшие еще не успели далеко отойти. «Хальт!» Масуров и Оля и в самом деле недалеко, из-за кустов они отчетливо слышат голоса немцев. А вдруг свернут сюда, к кустам? «Тогда пропали!» У Масурова в руке взведенный парабеллум. Но немцы подаются в сторону. Их шаги, их голоса уже не слышны. Масуров и Оля выползают из кустов. «Неосторожно, — мелькает у него в голове. — Но долго задерживаться вблизи опушки тоже неосторожно. Немцы могут вернуться. Прочесывают же опушку…» Ползут — останавливаются — ползут — останавливаются — ползут… Масуров перебирает руками, коленями, и Оле кажется, то ветер с шорохом движется по траве, и, стараясь не отстать, тянется она на этот шорох. Оля не в силах больше ползти. Но она терпит, ползет, терпит, ползет. Наконец, не выдержав, поднимается. Он тоже. Все в них еще дрожит, ноги, сердце, руки. Они бросаются в лес. Им кажется, что в чащу. Бегут, пригибаясь. Темную тишину разрушает запоздалый выстрел. Тонкий противный свист уходит в землю там, где секунду назад стояла Оля. Она слышит этот свист, и всей своей слабеющей силой приваливается к стволу сосны. «Значит, немцы все еще где-то тут», — ударяет Масурову в мозг. Значит, он с Олей тоже кружит по опушке бора. А надо на север, на север, настоящий лес тянется на север. И он вдруг спохватывается, что компаса нет. Компас пропал. Теперь наугад. Где Оля? Он нащупывает ее плечо у сосны. Плечо вздрагивает. Она прижимается к нему. Она должна чувствовать его рядом, тогда темнота уже не кажется ей такой страшной. Даже если темнота стреляет и даже если пули ложатся у самых ног. Они идут, едва касаясь земли. Так тише, меньше шума. Идут, идут, возможно, на север…
— Как же без компаса? — повторила она чуть слышно.