Но думалось почему-то не о тысяче — о Витьке, о Саше-Берке…
Связного нет. Они ждут его уже час, даже больше. «Подождем еще полчаса», — предлагает Саша-Берка. С подпольщиками уговорились, если связного не пришлют, значит, состав пошел прямо на запад, и с узловой, а потом через два-три километра после выхода со станции раздадутся условленные гудки. Связной должен прибыть лишь в том случае, если поезд отправится в восточном направлении. Масуров смотрит на часы. «Ну, как?» — спрашивает Сашу-Берку. «Давай еще минут пятнадцать», — говорит тот. Но и через пятнадцать минут связного нет. Что ж, хорошо. «Будем ждать гудки…» Смеркается. Они едут наискосок через сосновый бор и за можжевельником спешиваются. «Витька, здесь и оставайся. В случае необходимости забирай еще левее и жди у оврага. Ясно?» Витьке ясно. Масуров и Саша-Берка передают ему поводья. Доносится мерный тяжелый гул. Идет поезд. Гудков не было? — вопросительно смотрит Масуров на Сашу-Берку. Они выглядывают из можжевельника. В полутьме тянется состав красных теплушек, будто понизу неба движется медленная молния. Да, гудков не было, — подтверждает взгляд Саши-Берки. Молния гаснет. Вооруженные группы рассредоточены. Каждый знает, что делать, когда автоматы ударят по паровозному котлу и по тендеру. Саша-Берка и еще трое притаиваются на левом краю бора. Тут они остановят поезд. Масуров с десятью автоматчиками перебираются вправо, к елкам. Еще днем примерялись, где может оказаться шестнадцатый вагон. Вагон, в котором команда конвоя. Так сказать, «главная крепость». Решили, что здесь. Шестнадцатый вагон — Масурова. Дальше, за его группой, вдоль всего состава — еще три группы нападения. А за паровозом, там, где его остановят, и у заднего тормоза состава — те, которым открывать вагоны. Масуров лежит в середине цепи. Его прикрывают елки, низенькие, колючие, холодные. Он смотрит вверх — слепое, мертвое, беззвездное небо. Потом переводит взгляд туда, где находится узловая станция. Между ним и станцией океан тьмы. Внезапно вспыхивает свет, он буравит темноту и бежит, бежит прямо на елки, на Масурова. Гудки? Масуров прикладывает к уху ладонь и напряженно вслушивается. Гудки, гудки… Два протяжных, один короткий… Он скорее догадывается, чем слышит их. Потом два коротких и один протяжный. Те самые, которых томительно ждет. Столько раз мысленно повторял их про себя, свыкся с ними, и ему кажется, что ничего в них особенного. Он слышит гул, нарастающий гул. Нет сомнения, идет этот, их поезд. Яркие сильные глаза паровоза, присиненные, излучают густой холодный свет, он быстро уходит вперед, далеко, высеребрив насыпь, лес. «Все-таки двинулись на запад. Прямо. Значит, не боятся, сволочи. Уверены, что обойдется». Ближе, ближе к елке, он зарывается в нее головой и чувствует на своем лице ее острые шелковистые коготки. Во рту пересохло, он пробует набрать слюну и проглотить, но слюны нет. Ветер уже доносит горьковатый запах дыма и капли охлажденного пара. Свет нарастает, делая пространство легким, свободным и потому страшным, прижимает Масурова к земле, он не может поднять голову, боится шевельнуться. Стремглав движутся на него передние бегунки, но прокатывают мимо, грохот колес кажется адским. Вот-вот начнется… И — тррреск… Масуров знает, это палит группа Саши-Берки. Поезд, замедлив ход, как угасающий гром, еще несколько минут гремит по рельсам. Масуров и те, десятеро с ним, схватываются с земли. Он успевает заметить, что тендер не откликается на автоматный огонь Саши-Берки. «Пулемета не было. Или сразу подавили?» Только с двух-трех тормозных площадок раздаются в ответ автоматные строчки. И умолкают. Значит, группы нападения делают свое дело… То тут, то там вспыхивают разорвавшиеся гранаты. Должно быть, те пятнадцать, которые Саша-Берка передал комсомольцам, когда они находились на дворе спичечной фабрики и в техникуме. И вдруг — пулемет, автоматы заставляют залечь Масурова и остальных с ним. Густой огонь. Густой огонь. «Наверное, из шестнадцатого, — лихорадочно мелькает в голове. — Эх! — надсадно вырывается из груди. Вагон гораздо правее, чем лежит Масуров, метров на пятьдесят правее. — Не рассчитали. Не рассчитали… А ракету не пускают, — соображает он. — Не знают, какие силы напали. Боятся показать, где он, шестнадцатый…» А шестнадцатый бьет и бьет из пулемета, бьет из автоматов…
Оля шла сзади, спотыкалась, даже чуть не упала, задев ногой слишком выпиравшую корягу. Идти бесшумно ни Масурову, ни ей никак не удавалось. Они примирились с этим и уже не обращали внимания на звук своих шагов. Но, услышав шорох в стороне, или когда казалось, что услышали, затаивались и выжидали.