— Точно. Тут, куда ни ткнись, везде склады с бомбами. Но этот, говорят, не так охраняют — озеро же, болото, не подступиться. А те, другие, — ого! Часовой на часовом.
Кирилл задумался.
— Послушай, Алесь. Оксану хорошо знаешь?
— Мужика ее знал.
— А ты наведывайся к ней… Ладно?
Дорога неслась лесом, сужаясь впереди, и там, далеко, тянулась уже тонкой ниткой, продетой сквозь черноту. Ветер беспокоил в колдобинах воду, и в ней покачивалось мертвое небо. Полдень был серый, и потому казалось, что все еще утро. Локти Алеся лежали на баранке.
— Стой, — тронул Кирилл плечо Алеся. — Сойду здесь.
Алесь затормозил, оторвал руки от баранки, опустил вниз, будто стряхивал с них усталость. Машина остановилась.
15
Ивашкевич, Левенцов и Якубовский переходили от дерева к дереву, прислушиваясь к каждому звуку. Поодаль шли Паша, Хусто и Петрушко, и когда передние останавливались, не двигались и они. Шли уже пятый час, а селение все не появлялось. Несколько раз Ивашкевич смотрел карту — крошечное колечко, сквозь которое не проникнуть и муравью, приютилось в середине большого зеленого пятна. Масштаб показывал — четырнадцать километров. Они давно прошли это расстояние. Но вокруг — лес, как и в самом начале пути, и казалось невероятным — что иголку в стогу сена — найти в этой чаще нанесенную на карту деревушку.
Вскоре лес поредел, деревья расступились, резче обозначились свет и ветер. На вершинах сосен шумно картавили вороны. Вон и домики завиднелись. «Добрались», — обрадовался Ивашкевич. На деревню наползала большая круглая туча, и деревня показалась Ивашкевичу темной и грустной.
Ему почудилось, или в самом деле неподалеку раздались чьи-то легкие шаги. Если почудилось, то всем, потому что все враз повернули голову. Из леса на опушку вышла женщина. Она несла на руках ребенка, завернутого в одеяльце. Увидев автоматчиков, отступила в лесной сумрак, но, сообразив, что ее заметили и прятаться поздно, повернула на тропу, точно никого и нет. Нетвердая, намеренно неспешная походка, слишком опущенные плечи выдавали ее потаенный страх. Видно было, она напрягала всю свою волю, чтоб не побежать.
— Погоди, — окликнул ее Ивашкевич.
Она оглянулась. Ребенок выпростал из одеяльца ручонку.
Ивашкевич подошел к женщине.
— Далеко ли веска? — Он назвал деревню, которую искал.
— А вот, — растерянно показала женщина на домики.
— Так я и думал, — сказал Ивашкевич. — Так я и думал, что она. — Он внимательно смотрел на женщину. Лицо ее, видно иссушенное голодом и страданием, подергивалось, на скулах проступали розовые пятнышки, впалые глаза с крупными серыми зрачками беспокойно метались, словно не успевали схватывать все, что было перед ними. «А красива, — подумал Ивашкевич. — Конечно, если ее представить себе не такой вот измученной». — Ты скажи, немцы в той веске есть? — Он замедлил шаг. — Полицаи?
Женщина покачала головой.
— Нету. Никого нету. Веска ж — семь дворов…
— Нет? Правду говоришь? — Ивашкевич не спускал с женщины глаз.
— Нету, — повторила она. — Бывает, полицаи из соседней вески наведываются когда. А так никого нет. — Лицо ее побагровело, точно его обожгли крапивой, в глазах блеснула слеза. — С чего бы неправду вам говорила?.. И мой воюет…
Она хотела повернуться и пойти.
— Ты туда? — спросил Ивашкевич.
— Туда.
— Тогда мы с тобой. У нас дело.
— Идите, раз дело, — упавшим голосом сказала женщина.
— Да ты не бойся. Мы свои, сама видишь. Говоришь же, и твой воюет.
Ивашкевич и женщина шли впереди. За ними, посматривая по сторонам, двигались остальные. Тропа тонула в высокой жесткой траве и, едва заметная, возникала снова.
— Ты куда это ходила? — спросил Ивашкевич.
— На хуторе тут, километра четыре, мать с отцом, старенькие, живут. Думала бульбы или чего разжиться. Так сами бедуют. Все поотбирали у нас. Птушку последнюю и ту…
Женщина помолчала. Теперь она заинтересованно взглядывала на Ивашкевича.
— И мой воюет. А может, уже голову где сложил, — вздохнула она. — Одно письмо от него получила. Когда началось. А потом как в воду. Не одна я такая, может, вдовая…
— Ну, напишет еще. Адрес же у тебя не в порядке. Советские почтари писем сюда еще не носят, — улыбнулся Ивашкевич. — Потерпи, бабонька. Обязательно напишет. — Прошли еще немного. — Веска твоя хорошая, зеленая какая. — Они подходили к деревне. — Ты скажи, далеко хата Сариновича?
— Хата Сариновича? — снова насторожилась женщина.