Когда всё закончилось я был выжат как лимон. Я сел в сугроб у противоположной стены, кисточка выпала из онемевших пальцев. Всё получилось. Птицы распахнули крылья, узор больше не разделял их, он помогал, связывал; он стал… правильнее, что ли. Я запахнул куртку и подышал в покрасневшие руки.
– Ого! Вот это да!
Маша стояла прямо передо мной. За восторг в её глазах я был готов отдать, что угодно.
– Да просто закрасили рисунок плохо, надо было просто обвести линии.
– Они хорошо его закрасили, да и как бы ты мог что-то обводить, если уже часа три, как темно?
Она была права, солнце давно село.
– А ещё скажи, почему ты не нарисовал клетки?
– Потому что так правильно. Красота птицы не в клетке, а в самой птице. А ещё, ещё… – я почувствовал, что краснею и порадовался, что уже темно. – Ещё мне всегда казалось, что им надо быть вместе, а не сидеть взаперти.
Она промолчала. Потом подошла к стене и коснулась её ладонью. Узоры засветились и зашевелились от её прикосновения. За спиной Маши развернулись цветные радужные крылья как у сказочной бабочки. От них пахло свежей краской. Она оглянулась на меня.
– Я Мириэль. Обо мне рассказывают всякую ерунду, ты читал, наверное. Душу я никому не продавала. Я была очень талантливой и очень гордой. Для меня не существовало никого и ничего за пределами холста. Однажды я сильно обидела дорогих мне людей и поплатилась за это. Моя лучшая подруга прокляла меня. Она переселила мою душу в эту картину до тех пор, пока не найдётся кто-то, кто сможет дополнить её так, как мне бы и в голову не пришло. С тех пор я странствую вместе со стеной. Лиссабон и Алма-Ата, Аддис-Абеба и Владивосток, Токио и Сидней. В каждом из них обязательно находился такой вот невзрачный дом в переулке, пристанище для моих птиц. Месяц, не больше, а потом картина уходила в стену, и на следующее утро я просыпалась на новом месте.
– Н-но, ты же здесь… сколько?
Она кивнула и улыбнулась.
– Это всё ты. Твоя страсть и вдохновение не давали рисунку поблёкнуть. А потом я… поговорила с тобой. И не захотела уходить. Вообще.
– Но я же не художник… Такого, блин, вообще не бывает… Клетки… – на язык лез сплошной бред. Мысли путались, а глаза никак не хотели отрываться от узора её крыльев.
– Не художник, точно, – она рассмеялась. – Профессионал вернул бы всё как было. А ты вплёл свою душу. Да ещё как! Ты бы знал, сколько я работала над теми клетками. На каждом прутике резьбу выписывала. Уж что бы мне в голову не пришло, так это убрать их вовсе. А, оказывается, без них куда лучше!
Она засмеялась, радостно и свободно, раскинула руки и закружилась.
– Я свободна! Свободна!
Стена под узорами замерцала. За ней я разглядел колышущуюся гладь моря и пляж, над которым кружили знакомые птицы.
Маша, нет, Мириэль, серьёзно взглянула мне в лицо.
– Ты же пойдёшь? Если не хочешь, давай останемся. Я устроюсь дизайнером, буду ходить в магазин и…
Я поцеловал её.
– Пойдём, – сказал я и взял её за руку.
Это было самое правильное, что я сделал в жизни.
Утром солнце снова спряталось за тучами. Вместо снега шёл дождь. Мелкие холодные капли, те же, что капали на серые стёкла бизнес-центров омывали стену со странным рисунком. Сложный узор из листьев, нот и мистических знаков оплетал две пустые клетки.