Ольга Погодина-Кузмина
Птицы войны
Повесть
Благодарность за идею, тему и материал автор выражает Юрию Суходольскому.
Посвящается Феликсу Дмитриевичу Сутырину.
Глава 1. ЧУЖАЯ ТЕРРИТОРИЯ
Завороженный обыденностью смерти, Ким пристально разглядывал крошечные розовые ладони, младенческие пальчики и коготки, открытые, словно бы удивленные черные глаза погибшего зверька, его шкурку с серебристым отливом. Маленькое существо, словно вылепленное искусным игрушечным мастером, было прихлопнуто железной скобой ровно поперек невесомого тельца.
Мальчик почувствовал, как слезы подступают к глазам. Вчера, помогая дяде Лёше устанавливать мышеловку, он не успел задуматься о том, что мышь и правда может в нее угодить, и не предполагал, что зверек окажется таким прекрасным.
— Попалась? — дядя Лёша вышел из ванной, вытирая полотенцем голову. Ким перевел взгляд на крепкие плечи, на шрамы от ранений на груди отчима.
Перед ним, героем войны, было стыдно распускать нюни, и Ким изо всех сил попытался сдержать рыдание. Но сухой комок в горле не давал вздохнуть, и что-то сильное, неодолимое, распирало грудь.
— Ну, ну, — Нестеров потрепал мальчика по волосам. — Давай-ка выкинем ее в ведро.
Но Ким уже рыдал, стыдливо уткнувшись лицом в локоть, сотрясаясь всем своим худеньким телом.
Алексей опустился на табурет, чтобы быть вровень глазами с десятилетним Кимом.
— Ну, развел мокрое дело… Мне ведь тоже мышку жаль. Убивать — работа нелегкая.
Взял из кармана пиджака, висящего на спинке стула, свой отглаженный, одеколоном пахнущий платок, протянул мальчишке.
— Но есть в жизни правило, Ким: на чужую территорию не заходи. Если ты мышь — живи в поле, в лесу, мы тебе не причиним вреда. А раз пришла в наш дом, не обессудь. Тут уж мы с тобой как с оккупантом… Вроде как с Гитлером, понимаешь?
Утирая лицо, мальчик кивнул. Нестеров открыл мышеловку, сбросил зверька на старую газету, завернул и выкинул в мусорное ведро. Накинул старую куртку и пошел выносить мусор во двор.
Вернулась Анна, мать Кима, — бегала снимать мерки к заказчице, принесла с рынка свежих яиц, плетенку с маком. Сели завтракать.
Вчера Алексей за вечерними хлопотами забыл, а скорее, не стал торопиться сообщать вроде бы и важную, но в неопределенность будущего направленную новость. Однако утром появилось стойкое чувство, что предназначенное свершится именно так, как он предполагал, словно бы за ночь стрелка его жизненного компаса выбрала направление и материя времени оформилась в непреложный факт.
Он проговорил, словно между прочим:
— Помнишь, Лысогоров — кучерявый такой, недотепа? Руку вывихнул на тренировке!
Анна повернулась к Нестерову. По ее лицу, словно тень пролетевшей птицы, скользнула тревога.
В черных глазах этой молчаливой, бледной, хрупкой, словно подросток, женщины обитала целая стая трепетных птиц: беспокойство, тревога, ожидание новой какой-нибудь беды. Нестеров знал, что птиц не обманешь улыбкой или показной беспечностью. Нужно быть честным, не фальшивить даже из самых добрых побуждений, все выкладывать начистоту.
— Срочно ищут ему замену… Если не найдут, придется ехать мне.
Ким, уже забывший о недавних слезах, с аппетитом уплетал бутерброд.
— Куда ехать, дядя Лёша?
— На Олимпиаду, в Хельсинки.
Анна молча, непонимающе моргала, словно пыталась перевести слова Нестерова с чужого языка. А Ким задохнулся от радостного изумления.
— На Олимпиаду!? Вот прямо сейчас?
— На той неделе. Сначала на базу в Эстонию, а оттуда…
Обхватив прозрачными ладонями чашку с синими цветами — почти в цвет голубым жилкам на ее руках, — Анна сделала несколько глотков остывшего чая. Вскочила, начала суетливо убирать посуду со стола.
Голос Кима звенел счастливым отчаянием.
— Вот здорово! В школе скажу — ведь не поверят! Дядя Лёша! Ты будешь там стрелять?
— Да, Ким, буду стрелять… А в школе скажи — я, как вернусь, к ним сам приду, все расскажу, пускай не сомневаются.
Нестеров поднялся, взглянул на Анну, пытаясь продолжить молчаливый разговор с тревожными птицами. Женщина отвела глаза.
Алексей Нестеров, тридцати восьми лет, мастер спорта, инструктор стрелкового клуба, войну окончил в звании капитана, начальником батальона в войсках связи. Был трижды ранен, имел боевые награды.
Внешность свою считал самой обыкновенной — темно-русые волосы, серые глаза, рост чуть выше среднего, руки и ноги на месте. Внимание слабого пола к своей персоне объяснял вполне понятным дефицитом мужчин в послевоенное время. Глазастые сестрички в медсанчасти, разбитные хохотушки в рабочих бригадах, томные буфетчицы с начесами и совсем юные, вошедшие в пору уже после войны, дочки партхозактива — Алексей мог выбрать любую. Но полгода назад, под новогодние праздники, в жизнь его случайно вошла и осталась рядом неприметная мать-одиночка с вечно опущенными ресницами и плотно сжатыми губами.