Ким прильнул к радиоприемнику, жадно слушает трансляцию с открытия игр. А посреди кухни стоит Елена Наркисовна, жена заведующего какой-то базой, постоянная заказчица Анны, и примеряет то самое белое платье из легкого крепдешина.
— На стадион выходят советские атлеты и представители Олимпийского комитета СССР, — объявляет комментатор. — Женщины — в бело-голубых костюмах, на мужчинах белые костюмы с ярко горящими на груди красными галстуками. Знаменосец сборной — украинский штангист Яков Куценко. Пожелаем нашим спортсменам побед и медалей!
Зазвучал спортивный марш.
— Все активней внедряется механизация в колхозных хозяйствах Кубани…
Ким вздохнул, прикрутил громкость радио.
— Ничего толком не сказали…
Елена Наркисовна ядовито усмехнулась своими изогнутыми, как две гусеницы, накрашенными губами.
— Что же вы думаете, про вашего Алексея будут по радио говорить? Пятиборье и стрельбу даже не транслируют! Всех интересует только футбол.
Ким посмотрел на женщину, не скрывая неприязни.
— Про дядю Лёшу будут говорить! Потому что он станет чемпионом… Его наградят в Кремле! Мы с мамой тоже пойдем.
Анна смутилась.
— Ким, я же тебя просила… не мешай нам! Сядь спокойно, книжку почитай.
Ким послушно взял книгу, сел у окна — не хотел спорить с матерью при чужих.
Платье облегало пышные формы Елены Наркисовны, она подняла руку.
— Вот здесь, под мышкой, тянет.
Анна немного распустила шов, придержала булавкой.
— Так лучше?
Заказчица вскрикнула.
— Осторожнее! Вы меня чуть не укололи!
— Простите ради бога… Вот так хорошо?
— Все равно тянет!
Анна распустила всю наметку.
Ким, уткнувшись в книгу, молча сердился на мать — вечно она робеет, извиняется перед этой буржуйкой. А та и рада издеваться над людьми.
Нет, с женщинами не сваришь каши! Ким перелистал книжку, которую почти что выучил наизусть, нашел любимый отрывок.
— Эй, вставайте! — крикнул всадник. — Пришла беда, откуда не ждали. Напал на нас из-за Чёрных Гор проклятый буржуин. Опять уже свистят пули, опять уже рвутся снаряды. Бьются с буржуинами наши отряды, и мчатся гонцы звать на помощь далекую Красную Армию…
Анна украдкой смотрела на сына, а Елена Наркисовна смотрела в зеркало и, оправляя белое платье, недовольно повторяла:
— Ну хорошо, хорошо.
— Посмотрите на меня…
Рука в черной лайковой перчатке берет за подбородок и поднимает голову Марии. Они вдвоем в одиночной камере в тюрьме Плетцензее, она сидит на железной койке, отрешенно глядя в стену. Колет в боку, саднят разбитые ноги, губы распухли и онемели.
Отец любил повторять, что в любой трудной ситуации на помощь приходит математика, и Мария мысленно рисует в воздухе тождество Эйлера — Е, Игрек, Икс равняется косинусу Икс Игрек Синус Икс…
Затянутый в серый мундир, будто в корсет бального платья, Шилле стоит перед ней, заложив руку за спину, другой рукой сжимая ее подбородок.
— Вас били? Какой безвкусный метод. Красивой женщине нужно позволить сохранить хотя бы лицо…
Острая боль пронизывает надкостницу, Мария отталкивает руку. Шилле ждал этого, чтобы с удовольствием, с оттяжкой хлопнуть ее по щеке. Удар головой о стену, вспышка, звон в ушах.
«Косинус Пи равняется минус единице»…
— Вы можете меня изуродовать, даже убить. Но вы ничего не добьетесь… Отец никогда не согласится работать на вас.
Он снова бьет. Его бритый кадык движется под кожей, как при глотательном движении.
— Ваш отец сегодня ночью повесился в камере.
Шилле впивается взглядом, чтобы снова глотнуть, насладиться энергией боли. Мария прижимает руку ко рту, сдерживая крик.
— Вы нам больше не нужны… Я подписал документы на отправку в лагерь Аушвиц — вы, коммунисты, распространяете мрачные слухи про это место. Слухи лгут, на деле все гораздо страшнее…
Он изящно поворачивается на каблуках.
— Но вы можете купить себе свободу, — он снова наклоняется к Марии. — Нам нужен архив. Научные записи, тетради вашего отца. Сообщите, где они хранятся. И мы отпустим вас в СССР. К вашему русскому любовнику…
«Сумма корней из единицы n-ой степени при n меньше единицы равна нулю»…
Мария вскидывает голову.
— Отец уничтожил свой архив.
Шилле по-собачьи обнажает верхнюю губу и хватает ее за одежду, рвет залитую кровью рубашку на ее груди.
— Жидовская подстилка! Коммунистка! Завтра я отдам тебя в казарму, к солдатским отбросам из зондер-команды. Они будут насиловать тебя без остановки несколько часов! Никто не заметит, как ты сдохнешь, и пьяные скоты будут продолжать насиловать твой труп…