— Товарищи! Участие в Олимпийских играх — это не веселая прогулка, а громадная ответственность. Наша задача — не осрамиться перед капиталистами и доказать, на что способен советский массовый спорт!..
Ромашкова села на скамейку к девушкам, те подвинулись, давая ей место. Нина осторожно толкнула худенькую Машу Гороховскую, гимнастку.
— Это кто?
— Инструктор, из Горкома комсомола, Юрий Бовин, — отвечает Маша. — Говорят, холостой.
Обе тихонько прыскают о чем-то своем, девичьем, перешептываются.
Видно, что Бовин старается говорить доходчиво и просто, но получается немного свысока, будто воспитатель с детьми.
— За границей всё для вас будет внове. Вы впервые увидите жизнь в зарубежной стране. Эта жизнь вам может показаться сладкой. За яркой витриной не все разглядят кризис перепроизводства, оглупление трудовых масс, разложение нравов…
Мускулистый Ваня Удодов, тяжелоатлет, негромко шутит с места, подмигивая товарищам:
— О нравах можно подробнее!
Бовин хмурится, услыхав негромкие смешки.
— Товарищи, это серьезная тема! Не все еще готовы к встрече с порочным миром капитализма.
Гимнаст Грант Шагинян подает голос.
— А мы, товарищ инструктор, капитализма не боимся. Он ведь все равно одной ногой в могиле!..
Грант слова не скажет без шутки, любит повеселить народ; утверждает, что все смеются только из-за его армянского акцента, который действует на безусловные рефлексы смеха в гипоталамусе. Штангист Николай Саксонов, крепкий, приземистый, с бритой головой, негромко добавляет:
— Да и в капстранах многие бывали.
Инструктор Бовин вскинул брови.
— В каком это смысле?
— Вон, Ваня Удодов в Тюрингии два года. Повидал сладкую жизнь… В лагере Бухенвальд.
Удодов кивнул, улыбнулся.
— Было такое… Сам ходить не мог, весил двадцать шесть килограмм. А теперь — вот! — Иван показывает бицепсы. — Триста десять выжимаю…
Бовин повысил голос, перекрывая звучащие в зале смешки.
— Товарищи, я сам люблю юмор… Но тут дело серьезное. Никто из вас не участвовал в международных состязаниях.
Саксонов возразил, но негромко, будто про себя:
— Не только участвовали, а еще и победили. В международных состязаниях по стрельбе…
Удодов тоже решил успокоить растерянного инструктора.
— Вы, товарищ Бовин, не переживайте. Капиталистам нас не взять, зубы обломают.
Ромашкова вскинула руку.
— Покажем буржуям, что советский человек не только воевать — и в спорте побеждать умеет!..
Зал ответил одобрительным гулом.
Под этот гул в зал вошел главный тренер команды, а с ним, в числе сопровождающих, Серов — тот самый темноволосый с проседью человек, который окликнул Алексея на бульваре. В темно-сером костюме, в крупных роговых очках, Серов был похож скорее на научного работника, чем на офицера госбезопасности. Встретившись с ним взглядом, Нестеров слегка кивнул.
— Простите, задержался, прямо от министра, — объявил тренер, оглядывая спортсменов. — Если кто не знает — меня зовут Борис Андреевич Аркадьев, я тренер сборной по футболу… Назначен главным тренером команды.
Тут все поняли, что надо встать и аплодировать. Сухощавый Аркадьев выждал, поднял руку.
— Ну что, ребятки, дело нам предстоит новое, ответственное. Выбрал вас советский народ — лучших из лучших. И не ради прошлых заслуг, а ради будущих побед…
И снова Нестеров аплодировал вместе со всеми — волна энтузиазма охватила зал.
— Как ни крути, Олимпиада — тот же фронт, ребята… Спортивный фронт.
Отбивая ладони, Нестеров оглянулся на Серова. При этом он заметил, как Евдокия Платоновна, врач команды пятиборцев, посмотрев на золотые наручные часики, вышла из зала.
Глава 2. ХУГИН И МУНИН
Дорога отвлекла и немного подбодрила Хильду. С мамой осталась практичная, здравомыслящая тетя Агата, которая взяла отпуск на работе и приехала из Треллеборга; за них можно было не волноваться. А на переполненном пароме Хильде встретилась компания знакомых аспирантов.
Всю ночь на палубе они пили пиво, орали песни, делали ставки на исход футбольных матчей, которые собирались смотреть. Долговязый застенчивый Эрик еще во время учебы в университете пытался ухаживать за Хильдой, а теперь снова смотрел печальными влюбленными глазами. Под утро они оказались вдвоем в узком лестничном пролете, ведущем на нижние палубы, и когда Эрик неумело поцеловал ее, Хильда вдруг расплакалась, уткнувшись в его плечо.