— В Лондоне. Вчера он, кажется, был за городом, но к вечеру вернулся.
— Благодарю вас, мосье, — подумав, сказал Пуаро, — у меня к вам больше нет вопросов.
— Хотите побеседовать с горничной, Джейн Мэйсон?
— Да, с вашего разрешения.
Холлидей позвонил и отдал короткое распоряжение появившемуся дворецкому.
Вскоре в комнату вошла почтенная женщина с жесткими чертами лица. Как всякая хорошо вышколенная прислуга, она ни мимикой, ни жестами не выдала своего отношения к трагедии.
— Вы позволите задать вам несколько вопросов? Вчера перед поездкой ваша хозяйка вела себя как обычно? Она вам не показалась взволнованной или чем-то угнетенной?
— Нет, что вы!
— Ну, а как она держалась в Бристоле?
— Сама не своя была, сэр, — так нервничала, что язык заплетался.
— А что именно она сказала?
— Ну, сэр, слово в слово-то я не помню, но вроде того, что «Джейн, мои планы изменились. Случилось… одним словом, мне придется ехать дальше. Возьмите багаж и сдайте его в камеру хранения, а сами идите в буфет и ждите меня».
«Здесь, на станции, мэм?[98]» — спрашиваю.
«Да-да, на станции. Я вернусь, но не знаю когда. Может быть, довольно поздно».
«Хорошо, — говорю, — мэм». Вопросов я, понятно, не задавала — кто я такая, чтоб их задавать, — но мне все это показалось странным.
— Это было непохоже на вашу хозяйку?
— Еще как непохоже, сэр.
— Ну и как вы это объяснили для себя?
— Ну я, сэр, подумала, что все дело в том джентльмене, который стоял в купе у окна. Разговаривать-то она с ним не разговаривала, но пару раз обернулась, вроде спросить его хотела, все ли она правильно говорит.
— Лица его вы не видели?
— Нет, сэр, он ко мне все время спиной стоял.
— Ну и как он выглядел со спины?
— Ну, пальто бежевое, шляпа дорожная. Сам высокий и худой, волосы темные.
— Вы его раньше не видели?
— Да вроде нет, сэр.
— Это случайно был не мистер Каррингтон?
— Нет, сэр, навряд ли, — удивилась Джейн Мэйсон.
— Вы уверены?
— Сложен-то он был примерно как хозяин, сэр… но мне и в голову не пришло, чтоб… Мы хозяина-то редко видим… Не знаю, сэр, может — он, может — не он…
Пуаро подобрал с ковра булавку и с недовольным видом на нее уставился.
— А мог этот человек, — продолжал он после паузы, — сесть в поезд уже в Бристоле, перед тем как вы подошли к купе миссис Каррингтон.
— Да, сэр, пожалуй что, мог. Со мной в купе много народу ехало, так что я оттуда не сразу выбралась, да еще на перроне толпа была, вот я и задержалась. Но все равно они минуту или две могли успеть поговорить, никак не больше. Я-то думала, он просто из другого купе пришел.
— Очень может быть. — И Пуаро задумался, наморщив лоб.
— А знаете, сэр, как хозяйка была одета?
— Кое о чем писали в газетах, но я больше полагаюсь на ваши слова.
— На ней была белая песцовая шапка, сэр, с белой в крапинку вуалью, и синий с ворсом костюм — такого цвета, сэр, который называют электрик[99].
— М-да, броско, — пробурчал Пуаро.
— Вот именно, — отозвался мистер Холлидей. — Инспектор Джепп надеется, что это поможет установить место преступления. Всякий, кто ее видел, тут же ее вспомнит.
— Precisement![100] Благодарю вас, мадемуазель.
Горничная удалилась.
— Ну что ж! — энергично поднялся со стула Пуаро. — Здесь мы сделали все, что могли. Единственное, о чем я хотел бы попросить вас, мосье, это рассказать мне все — все без утайки.
— Я вам все и рассказал.
— Вы уверены?
— Абсолютно уверен.
— Тогда говорить больше не о чем. Я вынужден отказаться от расследования.
— Почему?
— Вы неискренни со мной.
— Но позвольте…
— Вы от меня что-то скрываете.
После секундного замешательства Холлидей вынул из кармана лист бумаги и протянул его моему другу.
— Надо думать, вы имеете в виду это письмо, мосье Пуаро — хотя разрази меня гром, не понимаю, как вы узнали о нем!
Пуаро, улыбнувшись, развернул письмо, написанное изящным, несвойственным английской манере письма почерком, и прочел его вслух.
«Chere Madame»[101],— гласило письмо, — С невыразимым наслаждением я жду блаженства новой встречи с Вами. После Вашего столь любезного ответа на мое письмо я едва сдерживаю нетерпение. Я не забыл те дни в Париже. Как ужасно, что завтра Вы должны уехать из Лондона. Но очень скоро, может быть, скорее, чем Вы думаете, я вновь буду иметь счастье созерцать ту, чей образ вечно царит в моем сердце.