Я бы просто посоветовал господину Сорокину читать свои сочинения своим детям. (I, 115)
(2005)
Опера «Дети Розенталя» в Государственном Академическом Большом театре – это все равно что «Макдоналдс» в Грановитой палате.
Я не говорю, что нужно что-то запрещать, но я не считаю такой спектакль настоящим искусством, потому что мне не хотелось бы увидеть его во второй раз.
Государство должно заниматься не только восстановлением стен памятников культуры, но и охраной того, что за этими стенами происходит. А защита памятников культуры означает защиту главных черт нашего народа – таких, как сострадание, которое мы сегодня утрачиваем, а вместе с тем утрачиваем и корневую систему. (XV, 12)
ДЕТИ РОССИИ
(2002)
Мне думается, что ставить сегодня вопрос о духовном мире ребенка, не связывая его внутренне, глубинно с духовным миром семьи, в которой он родился и вырос, с духовным и материальным состоянием и обликом его родителей, его бабушек и дедушек, – неправильно.
В этом есть какая-то узкая, «отраслевая» ограниченность. Ведь это не только вопрос ведомственной культуры, которой занимается Министерство культуры.
Это вопрос образа жизни нации, вопрос важнейший для государства, гражданского общества и личности. Вопрос широчайшей социокультурной тематики…
Поэтому я убежден, что, обсуждая вопрос о духовном мире ребенка, следует говорить и ставить более широкий вопрос о духовном мире нашей российской семьи, о взаимоотношении всех ее поколений, ибо именно в семье человек становится человеком.
Безусловно, кричаще волнующи и важны проблемы социальной защиты детей из неблагополучных семей, ставших беспризорниками. Но ведь причина, корень беспризорничества – опять же неблагополучная семья.
Создадим условия для жизни, работы, творчества в семье, на местном, так сказать, уровне – решим и все наши остальные вопросы, в том числе и болевые вопросы детства. (IX, 1)
(2012)
Мой отец сказал когда-то: «Сегодня – дети, завтра – народ». Какие будут сегодня дети, такой будет и народ.
Я убежден в том, что если в детей не будет вложена государством сумма, равная той, что вкладывается в ВПК, то вот сколько у нас есть лет, столько мы будем собираться и говорить, как же все у нас плохо… (XV, 68)
Диспансеризация детей
(2002)
Мне думается, что сегодня может быть чрезвычайно важна (я об этом говорил президенту) такая глобальная национальная акция, как диспансеризация детей.
И это – задача культуры!
Ибо я имею в виду не чисто физиологическое осознание положения со здоровьем детей, хотя подозреваю, что цифры и факты, которые будут получены в процессе этой диспансеризации, заставят содрогнуться страну от макушки до пяток…
Президент и руководство страны должны знать, с каким будущим они столкнутся через десять – пятнадцать лет, кто это будет. Их ответственность перед людьми будет еще большей, а выход из сложившегося положения еще более сложным, если они не узнают, кто же такие эти пяти – семилетние дети сегодня. (IX, 1)
ДЕТСТВО
(1993)
Интервьюер: О вашем детстве? Что Вам запомнилось?
В основном запахи, ощупь, намерзшие сосульки на штанах. Мокрые рукавицы. Запах кофе на террасе летом, чашки толстые на даче. Определенный свет, особенно утренний.
Такие предметы и очертания, не очень связанные, то есть какая-то деталь может потянуть за собой историю… блики на паркете в квартире московской… Мы жили на улице Воровского, до этого на улице Горького. На Воровского я прожил большую часть детства и юности, а потом переехал и стал жить отдельно.
Но основные ощущения детства – это дача и московская квартира. (III, 2)
ДИССИДЕНТСТВО
(1991)
Я по своей природе не диссидент.
Диссидентство – это отрицание. А мне неинтересно ни говорить, ни делать то, что я не люблю. Неинтересно говорить, как я, допустим, не люблю Ленина. Мне интересней рассказывать, как я люблю Обломова.
Меня учила мать больше говорить «да», чем «нет».
И вообще: объединение людей вокруг «нет» опустошительно. Только те, которые объединяются вокруг «да», могут что-то создать. Но в том, чему я говорю «да», уже заложено мое «нет». Поэтому противостояние – пожалуйста…